Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
В первую очередь его интересовал купец Дюжев, попытки грабежа его обозов и магазинов, а дальше, словно узелки на веревочке, завязывались, возникали, пока еще в непонятной для Борового последовательности, некий Петр, бывший в работниках у Дюжева и затем неизвестно куда исчезнувший, чиновник Тетюхин, убийство учителя Некрасова, побег с этапа каторжанина в Поломошном, смерть неведомого бродяги в Колывани, который умер в телеге у ямщиков, и откуда у них взялась золотая вещичка, проданная затем Цапельману, о чем они сами же, по пьяному делу, проболтались… На иные вопросы Боровой ничего не мог ответить, тогда Сергей Николаевич досадливо морщился и на большом листе, лежавшем перед ним, рисовал карандашом кружки и ставил под ними минусы.
Просидели они до самого вечера, и ушел Боровой в полном недоумении, в голове у него все перемешалось. Полночи не спал, ворочался, а утром, как штык, снова сидел в маленькой комнатке под раскидистым фикусом и снова отвечал на вопросы Сергея Николаевича.
А их, этих вопросов, становилось все больше и больше. И все заметней начинал нервничать Сергей Николаевич. Виду он, правда, не показывал, голос не повышал, но порою минусы карандашом ставил так сердито, что дырявил бумагу.
На третий день, явившись в назначенный час, Боровой получил первый приказ: срочно отправиться в Каинск, разыскать ямщиков и вытрясти из них все возможное, если это не удастся — арестовать и доставить в Томск.
В Каинске Боровой разыскал Кузьму Проталина, пугать его и грозить арестом не стал, а позвал в ближайший кабак, выставил угощение и попросил, как о великой милости: ты уж, дорогой человек, скажи, как было, иначе меня начальство по шеям со службы, а семья-дети жрать просят… ну и дальше, по второму и по третьему кругу, — только еще жалостливей. Боровой распрекрасно знал, что таких, как Кузьма, на испуг и на глотку не возьмешь: озлится — из него потом и клещами ни одного слова не вытянешь. Потому и старался, как нищий на паперти.
— Добро, — согласился в конце концов Кузьма Проталин, — только уговор — Тихон Трофимыч тут не при чем, и сами мы тоже не виноваты. Из уважения к тебе расскажу, но коли до судейских разбирательств дойдет — отопрусь. Не знаю, не видел, пьяный был, ничо не помню… Разумеешь?
— Да какой разговор, милый ты мой человек! Ты ко мне с уважением, а я к тебе с тремя такими уважениями!
— Тогда слушай…
Боровой внимательно выслушал и сразу же из Каинска, минуя Томск, махнул в Колывань, но и там долго не задержался, скоро уже был в Черном Мысе и сидел за столом напротив Грини-горбатого, который при одном только виде казенной бумаги с фиолетовой печатью так испугался, что вспотел. И выложил все, что знал, как на исповеди: перевозил через Обь по весне четырех ученых людей, один из которых немец, потому как по-русски плохо выговаривал. А по лету один обратно вернулся, и он его на ночлег к себе определил, угостил от души, а печку рано закрыл — тот и угорел, сердяга… Хорошо, что ямщики помогли со двора покойника вывезти.
— Как они себя называли?
— Немец который — того Иван Иванычем они кликали, а угорелый который — тот Чебула. Я еще ему говорил, что у нас за Обью деревня така есть — Чебула. А еще двух — помню, парнишки, совсем молоденьки. Мне чо будет? На каторгу пошлют?
— Там без тебя тесно. Греби дальше и за печкой хорошенько приглядывай.
Хотя Сергей Николаевич и держал Борового на коротком поводке, не посвящая целиком во все дело, тот и сам прекрасно догадывался, что ямщики и Гриня — не главные персоны. Они лишь зацепочки — правда, совсем худенькие, но тут уж ничего не поделаешь — какие есть…
На этот раз, внимательно слушая Борового и не перебивая его ни одним вопросом, Сергей Николаевич любовно рисовал под кружочками восклицательные знаки, иногда откладывал карандаш и быстро-быстро потирал руки, словно у него горели ладони. На его незаметном, будто стертом лице даже появилось подобие улыбки: уголки рта опустились, а на нижнюю губу наползла верхняя.
— Благодарю вас, пристав, очень благодарю, — Сергей Николаевич пошоркал ладонями, помолчал и подобрал губы. — Но хочу сразу предупредить — это лишь начало. Всего лишь начало. Немец, Иван Иванович, действительно, немец, профессор Иоганн Гуттенлохтер, двое других — студенты, его помощники, а Чебула — проводник. Все они с научной целью ушли в тайгу под Мариинском. Чебула, как мы теперь знаем, вышел обратно, а об этих троих до сегодняшнего дня ни слуху, ни духу. Как в воду канули. Да-а… Вот что, пристав, задание вам будет такое: сегодня же, не откладывая, прямо сейчас, снова отправляйтесь в Каинск и постарайтесь выяснить — не встречался ли кто из них с Цапельманом? Это для нас очень важно.
«Все важнее важного, — сердито думал про себя Боровой, — если и дальше так пойдет, ты меня загоняешь, как дурную собаку, пока язык на два аршина не отвиснет…» Но подумать-то подумал, а сам выструнился, руки по швам, и отправился выполнять приказание, еще раз убедившись, что Сергей Николаевич — птица высокого полета: не успел еще и до дома дойти, чтобы собраться, а у ворот его уже поджидала казенная тройка, на которой Боровой тут же и отбыл в Каинск.
Хозяин постоялого двора подтвердил, что останавливались у него такие люди, но один из них заболел, но уже на следующий день выздоровел и утром выходил в город, а вот куда и к кому — неведомо. После отправился догонять своих и просил нанять бойкого ямщика. Нашел Боровой и ямщика. Тот, не виляя, выложил все, что знал, самое же главное — вроде бы, видел человека, который входил в лавку к Цапельману, и вроде бы, он был похож на седока, которого пришлось на следующий день мчать до Колывани.
И снова Сергей Николаевич потирал руки и рисовал под кружочками восклицательные знаки. А затем взял и огорошил:
— На этой неделе, пристав, вас выгонят со службы.
Боровой так растерялся, что даже не спросил — за что? А Сергей Николаевич, заметив его растерянность, поторопился добавить:
— На время, пристав, на время, так для дела нужно.
Со службы Борового выставили в два дня. И еще три дня дали на отдых. Никуда не вызывали, ничего не спрашивали и не приказывали. Боровой даже стал подумывать на третий день: а вдруг все по-настоящему, и совсем не для дела, которым занят Сергей Николаевич? Хотел уже идти к полицмейстеру, но тут явился нарочный и передал приказ, чтобы срочно прибыл по известному адресу.
Валил влажный снег, все расквасилось, грязь и мокреть летели в разные стороны, а тут еще Боровой, пока добирался, умудрился оступиться в яму и обрызгался до самых ушей. Потому и явился к Сергею Николаевичу в угрюмом настроении — надоела, если честно сказать, вся эта долгая канитель, неизвестно с какой целью затеянная. Хотел он уже проситься, чтобы его отпустили и посадили на прежнее место, но Сергей Николаевич опередил:
— Вот теперь, пристав, для вас и начинается основная работа, и главную надежду во всем нашем деле мы возлагаем на вас. А дело, еще раз напоминаю, — государственное!
«Слыхали мы про это, — молча досадовал Боровой, — не такие уж бестолковые, чтоб по десять раз одно и то же вдалбливать…»
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
