С нашего места между кабинами грузовиков мы отошли за пределы высвеченного фарами круга, откуда могли лучше видеть происходящее. Я стояла рядом с Мейснером, лейтенантом и высоким сутулым мужчиной в штатском, с партийной повязкой на рукаве и в очках.
Мужчина в штатском проговорил, словно размышляя вслух:
– Их так много.
Лейтенант пристально посмотрел на него.
– Именно в этом вся проблема.
– Да, знаю. Я просто думаю, когда ж это кончится. Вообще говоря, подобные мероприятия неэффективны. Повсюду уже действуют иначе.
– Мы применяем меры, предписанные здесь. Я просто выполняю приказы.
Он отвлекся, чтобы прикрикнуть на солдата, замешкавшегося в дверном проеме.
– Войдем? – предложил мужчина в штатском.
Внутри здания – это был амбар, совершенно пустой, если не считать нескольких маленьких столов и стульев, – женщин и мужчин отделили друг от друга, загнав по разные стороны деревянной перегородки. Мейснер знаком велел мне пройти на женскую половину, а сам прошел на мужскую.
Женщинам приказали раздеться. Причем велели соблюдать при этом определенный порядок: юбки складывать в одно место, туфли – в другое, а драгоценности – на стол, за которым сидел эсэсовский офицер. Рядом с каждой кучкой драгоценностей он писал мелом номер и велел женщине его запомнить.
Женщины раздевались торопливо, молча, желая угодить охранникам. Некоторые помогали друг другу развязывать шнурки и расстегивать пуговицы, с которыми вдруг стало так трудно справиться дрожащим непослушным пальцам.
Не в силах больше выносить это зрелище, я вышла наружу. Я стояла под ясным морозным небом, притопывая ногами, чтобы согреться. Над лесом поднималось подернутое туманом солнце.
Через четверть часа из здания вышла первая группа людей. Женщины. Голые. Я с трудом подавила приступ тошноты – и смотрела.
Охранники быстро выстроились в цепочку, тянувшуюся от дверей амбара до фургона, который стоял поодаль от остальных грузовиков. Опустив головы, прикрывая руками груди и низ живота, женщины прошли вдоль строя солдат к фургону и поднялись в него по специальному дощатому настилу.
Дверь за ними захлопнулась. С лязгом задвинулись щеколды одна за другой, а потом дверь заложили плоским железным засовом.
Охранники расслабились и стали перебрасываться шутками.
Ко мне подошел Мейснер.
– Вы в порядке? – спросил он.
– Да, – ответила я.
Он кивнул и отошел переговорить с кем-то еще. Охранники двинулись обратно к зданию. Один из них незаметно зашел за грузовик, прячась от лейтенанта, и курил сигарету. Своим левым сапогом он едва не касался какого-то рычага, выступавшего из рамы грузовика сразу перед задним колесом.
Я прошлась взад-вперед по снегу, чтобы согреться.
Спустя несколько минут из здания вышли два эсэсовских офицера и направились к грузовику.
Мейснер, с черной папкой под мышкой, снова подошел ко мне и сказал:
– Боюсь, мне придется вас покинуть. Мне нужно доставить донесение в штаб дивизии. Тот же мотоциклист, который заезжал за вами утром, отвезет вас назад.
– Спасибо.
– Он отбудет в одиннадцать пятнадцать, – сказал Мейснер, взглядывая на часы. – Решайте сами, чем вам заняться тем временем. Скоро здесь организуют кофе. Вряд ли вам хочется поехать с ними. – Он махнул рукой в сторону двух эсэсовцев, которые забирались в кабину фургона.
– А куда они едут? – спросила я тем же бесстрастным голосом, которым говорила все это время.
– Выполнить вторую половину дела.
– А в чем она заключается? – после долгой паузы спросила я.
– А как вы думаете? – спросил он.
Губы у него скривились. Казалось, он вот-вот сорвется и заорет на меня.
– Вы хотите сказать… – Я не сумела закончить фразу.
– Я думал, вы знаете, – сказал он.
– Я ничего не знала.
– Тогда вам нечего здесь делать.
Последовала еще одна пауза.
Потом я прямо спросила:
– Что будет с этими женщинами?
По лицу у него прошла легкая судорога – словно где-то за много километров отсюда разорвался мощный снаряд.
Он начал что-то говорить, но потом оскалил зубы в усмешке и сказал почти раздраженно:
– Если вам интересно, поезжайте и посмотрите сами.
Он подошел к кабине грузовика, где сидели двое мужчин, и несколько раз ударил ладонью по металлической дверце. Она открылась.
Мейснер поманил меня рукой.
Я залезла в кабину. Дверца захлопнулась, и мы тронулись с места.
Они были пьяны. Я поняла это почти сразу. В кабине стоял тошнотворно-сладкий запах непонятного напитка из зеленых бутылок, таких же, как накануне на вечеринке. Как они умудрились напиться так быстро? Или они притворялись более пьяными, чем были на самом деле? Грузовик прыгал и трясся по ухабам, а водитель и его спутник громко хохотали, в то время как позади раздавался непрерывный глухой стук в стенки фургона.
Я сидела у окна, глядя в него невидящим взором.
Они сочли нужным завязать со мной разговор.
– Как вам восток? – спросил товарищ водителя.
– По-моему, ужасное место.
– Ну вот, фройляйн находит восток ужасным местом, – сказал водитель. Он переключил передачу, и рев двигателя стал глуше. Он снова переключился на первую скорость и только потом сказал: – Думаю, она считает нас ужасными людьми.
– Если пока и не считает, то через несколько минут станет считать, – сказал второй, и оба дружно расхохотались.
Водитель вытащил бутылку из-под своего сиденья, большим пальцем скинул с горлышка пробку и сделал большой глоток. Потом передал бутылку соседу.
– Ну и свинья же ты, – сказал тот. – Мерзкая свинья. Прошу прощения за вольные выражения, фройляйн. – Он вытер горлышко бутылки обшлагом рукава и протянул ее мне.
– Нет, спасибо, – сказала я.
– Точно?
– Нет, спасибо, – повторила я. – Я не пью. Он поднес бутылку к губам и запрокинул голову.
Лицо у него раскраснелось от количества принятого алкоголя.
– Замечательное пойло, – сказал он.
– Козлиная моча, – сказал водитель. Он резко крутанул руль, и грузовик снова занесло. – Даже не моча, а кое-что другое. Не стану уточнять, что именно.
– Веди себя прилично, ты, свинья безмозглая.
– Она ничего не имеет против нас. Иначе бы тут не сидела.
Мы прыгали и тряслись мимо раскисших полей и полуразрушенных домов, все время держась параллельно лесной опушке. Наконец на развилке мы свернули к лесу, сбросили скорость на подъезде к нему и поехали по лесной дороге, явно недавно проложенной: я видела свежие царапины на стволах деревьев, оставленные прошедшими здесь машинами.
