Он подхватывает меня на руки и прижимает к груди. Движение такое неожиданное и стремительное, что у меня вырывается смешок.
— Что ты творишь?
— Всю жизнь мечтал похитить прекрасную деву и р-р-растерзать, — хмыкает он.
— Это еще кто кого растерзает, — бормочу я, растворяясь в блаженстве.
Какое это, оказывается, наслаждение, когда тебя вот так подхватывают и несут.
Подойдя к постели, он бережно укладывает меня и какое-то время просто смотрит. Этот его взгляд, проникающий в самую душу! Только на сей раз и я ему в душу заглядываю. Вижу все его сомнения, всю неуверенность. Я в самом деле хочу этого человека. Всего целиком. Я беру руку Чудища и тяну его к себе:
— Если забыл, как терзать, я тебя с удовольствием научу.
Он смеется, и наши губы снова соединяются, и его смех наполняет все темные уголки моей души.
А потом смех умолкает, и я на миг вспоминаю легенды угольщиков и догадываюсь, что нашу ночь любви благословила отнюдь не Аморна, даже не Ардвинна, но сама Темная Матерь, покровительница новых начал.
Утром я просыпаюсь в объятиях Чудища. Смотрю на его руку, и она напоминает мне корень могучего лесного древа, столь крепко привязывающий его к земле.
Умом я понимаю: пора его будить, мы не должны терять время, нас ждет невозможное, самоубийственное предприятие… Но все же хочется украсть у реальности еще одно мгновение, еще чуть-чуть понаслаждаться случившимся волшебством. И надо ли говорить, что это совсем не то волшебство, которое так любят воспевать поэты, слагающие стихи о любви. Эта магия — иной природы, она неизмеримо сильней.
Я вглядываюсь в его лицо. С того момента, когда я впервые увидела Чудище в подземелье, красивее он не стал. Но как же сделался мне дорог!
Тут он открывает глаза и застает меня за созерцанием:
— Что?
Голос спросонья звучит так, словно в горле трутся камни.
— Да так, — говорю я. — Думаю вот: раз я уже трижды поцеловала тебя, может, превратишься уже в прекрасного принца?
Он улыбается — весело, со своей всегдашней готовностью, — и сердце у меня пускается в пляс.
— Увы, милая госпожа, эта жаба так и останется жабой.
— Ну до чего люблю жаб. И еще лесных людоедов. — Я наклоняюсь и целую его в нос. Подобных глупостей я никогда еще не делала. Ну и ладно. — Даже таких, — продолжаю я, — которые весь день спать готовы!
Вновь целую его и чуть не за шиворот вытаскиваю сама себя из постели.
И почему-то не возражаю против того, что он смотрит, как я одеваюсь.
Когда выхожу в кухню, Лазаре — он точит нож — поднимает глаза. Обычно он не упускает никакой мелочи, и у меня такое чувство, будто я вышла нагишом.
Он и правда хихикает:
— Кое у кого выдалось счастливое утро?
— Кое-кто, — отвечаю я, — того и гляди, получит вместо завтрака холодную сталь.
Лазаре улыбается еще шире. Я ведь не достала ножа, а это значит, что он оказался прав.
— Тебе разве телегу не надо пригнать? — спрашиваю я.
Он кивает в сторону окошка:
— Вон, уже стоит. Кое-кто не привык до полудня валяться.
Я выглядываю наружу. Там правда телега, полная древесного угля, и трое угольщиков при ней. Значит, в город мы проберемся.
— Отлично, — говорю я. — Вперед!
Военная хитрость, так выручившая нас при въезде в Ренн, отлично срабатывает и здесь. Я мигом прячу волосы под чепец и втираю угольную пыль в кисти рук и лицо. Это как шапка-невидимка: стража у ворот обращает очень мало внимания на «подлый люд» вроде крестьян, а уж на всеми презираемых угольщиков и того меньше.
Одна беда — Чудище, как ни переодевай его, остается узнаваемым. На сей раз мы укладываем его в телегу, накрываем грубой посконной тканиной и засыпаем слоем угля. Лазаре заботливо устраивает отверстие для дыхания.
Таким образом мы преспокойно, не удостоившись даже взгляда охранников, въезжаем в ворота. Лазаре сворачивает прямиком к своему знакомому кузнецу, который, по его словам, счастлив будет помочь нам. Не то чтобы он такой уж друг угольщикам, зато хуже смерти ненавидит захватившего город д'Альбрэ.
Итак, первая часть нашего плана самым замечательным образом удалась. Теперь я должна отмыться и навестить монастырь Святой Бригантии, расположенный как раз напротив дворца.
ГЛАВА 46
В обители меня сразу же ведут к настоятельнице, ожидающей за рабочим столом. Это крупная, почти по-мужски рослая женщина с высоким лбом и цепким взглядом умных глаз, прикрытых тяжелыми веками. Я вхожу в кабинет, и она жестом выпроваживает послушницу, которая удаляется и прикрывает за собой дверь. Аббатиса рассматривает меня, откинувшись в кресле.
— Что нужно любимой дочери Мортейна в доме верных Бригантии? — спрашивает она затем.
— Я здесь не по приказу, почтенная матушка. Прошу помощи в деле спасения двух девочек. Они были увезены графом д'Альбрэ, и я опасаюсь за их благополучие.
— Да уж, — бормочет она.
— Чтобы выручить их и отправить в безопасное место, мне требуется проникнуть в замок. Облачение бригантинки наилучшим образом укроет меня от лишних взоров и позволит пройти туда, не привлекая внимания.
— Ты собираешься идти одна?
— Нет, у меня есть помощники.
— Тогда тебе понадобится несколько облачений.
Я представляю, что может из этого получиться, и невольно улыбаюсь:
— Нет, почтенная матушка, благодарю вас. Со мной будут двое мужчин.
Она поднимает бровь:
— Вот как? И кто же они?
— Один из них Чудище Варохское…
— Тот самый, что так благородно и доблестно защищал нашу герцогиню полтора месяца назад?
— Тот самый, матушка.
— Тогда я кое-чем с тобой поделюсь, — произносит она. — Знай же, что из монастыря к замку тянется подземный ход. Его выстроили при покойном герцоге. После того как ему с семьей едва удалось ускользнуть от французов, когда те в очередной раз штурмовали город, он велел саперам и зодчим проложить тайный ход из замка на волю, чтобы в случае новой угрозы плена его дочери могли бежать из дворца. Ты можешь воспользоваться им, чтобы выручить девочек.
Мне начинает казаться, что боги определенно благоволят нашей отчаянной выходке. Как хочется перепрыгнуть через стол и обнять настоятельницу!
— Это замечательный способ для нас избегнуть многих опасностей, — говорю я. — Спасибо огромное!
Она зорко смотрит на меня:
— Так, значит, вы действуете исключительно во спасение невинных?
Я спокойно выдерживаю ее взгляд:
