Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
— Как прикажешь, командир!
Максим подошел к ним вплотную и пристально посмотрел на Верьясова:
— Выходит, это ты Чингис? Что ж не вспомнил свою кличку, когда тебя об этом спрашивали?
Сергей перекинул автомат из руки в руку и ухмыльнулся;
— И что с того? Чингис я или нет, какое тебе, спрашивается, дело? Садыкова надо было убрать, и я это сделал руками Катаева. Но про вас, честное слово, речи не шло. Вы сами ввязались в драку. Впрочем, сделали то, на что я даже не смел надеяться. Горбатова рано или поздно все равно пришлось бы ликвидировать.
— Ну, ты мерзавец! — Максим покачал головой. — Я знаю тебя очень давно и то поражен твоими талантами.
— Жизнь такая! — Верьясов хлопнул его по плечу. — Нас учили служить Родине, учили защищать ее безопасность, и муки совести ни при чем, если приходится избавляться от врага. Здесь любые способы хороши. Не мне тебя учить, Максим! Еще неизвестно, как бы ты повел себя в подобной ситуации. В поганые моменты работаем погаными методами, иначе не выжить…
Максим молча смотрел на бывшего друга.
В принципе Сергей абсолютно прав. Будь он сам при исполнении, разве не поступил бы точно так же? Хотя при чем тут служба? Сейчас они действительно просто пытаются выжить. И думать в это время о чистых руках и позволять угрызениям совести загонять себя в угол значит только одно — окончательно и бесповоротно подчиниться судьбе, которая, как известно, не щедра на пряники…
Правда, они не очень-то идут у нее на поводу и, пытаясь выжить, не теряют надежды помочь многим тысячам людей, которые не подозревают, что их вот-вот может настигнуть смерть…
Его взгляд вновь остановился на Верьясове. Но тот, казалось, уже забыл о Максиме и его словах.
Два дюжих спецназовца, заломив руки Зайнулле, волокли его к катеру, а Верьясов шел следом и что-то говорил назидательным тоном, словно учитель, порицающий нерадивого ученика.
Максим отвернулся, затем подошел к Ксении и взял ее за руку.
— Ксюша, вы с писателем и Анютой останетесь здесь. Мы не знаем, что нас ждет на перемычке, но там будет очень опасно. Эти ребята — фанатики.
Они пойдут на что угодно, — кивнул он в сторону Зайнуллы.
— Но как же съемки? — Ксения неожиданно для себя заплакала. — Я хочу сказать… Моя работа…
Ты… — Она обхватила его за плечи и, захлебываясь слезами, запричитала:
— Господи, родной мой, возьми меня с собой… Я умру, если с тобой… Возьми меня… Я умею стрелять… Я буду с тобой… — Она умоляюще заглядывала ему в глаза, но Максим отводил взгляд в сторону и непреклонно качал головой.
— Нет, Ксюша, я не могу… Останешься здесь…
Там очень опасно!
— Максим, но я ведь люблю тебя! Максим… — Она обняла его за шею и уже не говорила, а просто плакала.
— Ксения, — Костин подошел к ним, взял женщину за руки и оторвал от Максима, — нельзя плакать накануне боя. Мужчины начинают себя жалеть и от этого слабеют. Нам нельзя сейчас слабеть, Ксения. Нам нужно вернуться. И если вы любите Максима, то немедленно успокоитесь.
— Да, да. — Ксения посмотрела на него более осмысленно. — Мы остаемся. Только… — она оглянулась на Ташковского, который держал на плече камеру, — как же…
— Съемки я беру на себя. У Верьясова найдутся ребята, которые, сделают это более-менее профессионально. Надеюсь, это лучше, чем ничего?
Ксения улыбнулась:
— Спасибо вам, Юрий Иванович! Вы — поразительный человек! Всегда найдете выход.
— А это наша работа, — ответно улыбнулся Костин, — сначала откопать вход, а потом найти из него выход. — И он хлопнул Максима по плечу:
— Пошли, брат! Скорее уйдем — быстрее вернемся!
Глава 32
Они молча наблюдали, как отчаливает катер. На борту уместилось всего двенадцать человек вместе с Максимом, Костиным, Верьясовым и Зайнуллой.
Остальная группа спецназа направилась вдоль берега бегом.
— Как вы думаете, они успеют? — Ксения умоляюще посмотрела на писателя.
— Я думаю, что такие люди, как Костин и ваш Максим, сделают все, чтобы добиться цели, — ответил Ташковский. — Но Верьясов мне не понравился. Он слишком жесток, даже для войны.
— Что вы понимаете в войне? — неожиданно подала голос Анюта. Все это время она сидела молча, глядя на свои руки, покоившиеся на коленях. Теперь же девушка подняла голову, и глаза ее гневно сверкнули. — Не судите о людях, если ни черта не смыслите в жизни.
— Вероятно, вы правы, Анюта. — Ташковский виновато улыбнулся. — Я описывал схватки, драки, сражения, упивался кровавыми сценами и только сейчас понял, сколько в них на самом деле крови, грязи, боли, если это происходит в реальной жизни… Мне, кажется, теперь я буду писать по-другому.
Сказав это, Ташковский неожиданно поверил, что поступит именно так. Он заслужил право писать так, как он того хочет. Заслужил своими страданиями, искалеченными руками, наконец. Фельдшер спецназа смазал их какой-то мазью, перевязал, и Ташковский чувствовал себя, несомненно, легче, чем несколько часов назад, когда их с Костиным вовсю поливал дождь. Конечно, слова Анюты задели его за живое.
Эта изможденная, измученная девушка неожиданно произнесла вслух то, о чем он старался не думать даже втайне от других. Но все же он многое переосмыслил за последнее время. И надеялся, конечно, если получится выкарабкаться из этой проклятой мясорубки, тотчас отправиться в Москву, подлечиться, привести в порядок свои дела. А затем исполнить давнюю мечту — купить дом с яблоневым садом, где-нибудь в Курской или Липецкой области, подальше от сутолоки и соблазнов столицы. Вокруг дома он велит разбить цветники и еще построит конюшню для парочки лошадей. А еще непременно заведет себе кавказскую овчарку и назовет пса Дюк или Дэв. Именно так звали его собак в детстве.
Ташковский закрыл на мгновение глаза и представил, как прекрасно будет проехаться верхом по утренней росе… Легкий холодок покусывает кожу, а дышится так легко и свободно, как в детстве, когда легкие и сердце, не надорванные алкоголем и курением, были еще в порядке…
Об этом он мечтал давно. Но дни летели за днями, а мечты так мечтами и оставались. А так хотелось проснуться вдруг однажды утром, а река — вот она, плещется под окнами. И можно в любой момент искупаться и половить рыбу. Хотя с рыбой вряд ли получится… В средней полосе она воняет дустом и прочими гадостями цивилизации. Нет, рыбалку придется отложить… Ташковский вздохнул. Если говорить о хорошей рыбалке, то надо обосноваться в Сибири. Где-нибудь на Алтае или недалеко от Иркутска. Там удивительно чистые речки, где вовсю играет хариус, и можно даже поймать тайменя…
Конечно, он не бросит писать. Но станет относиться к делу серьезнее. Три его последние книги были откровенной туфтой и написаны на потребу читателя. Они изобиловали ходульными персонажами, а сюжет, хотя и был лихо закручен, все же высосан из пальца. Правда, книги быстро раскупили, частично по инерции, но большей частью благодаря рекламной кампании и усилиям Раткевича. Критики тоже были весьма снисходительны, но сам Артур прекрасно понимал, что они никуда не годятся. И предпочитал не говорить о них, как о непутевых детях, которых стыдятся родители.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
