же вкусной, сладкой конфеткой со сливочно-лимонным вкусом она была. Я вобрал ее сосок в рот, наслаждаясь тем, как она застонала и принялась извиваться.
Не отпуская, я чуть отстранился и потянул ее грудь, пока сосок не освободился с хлопком. А после перешел к другой ее груди, не торопясь, прижимаясь носом, и облизывал ее, пока губы не покрылись кремом, а Эмма не стала умолять и хныкать, прося о большем.
Капелька лимонного конфитюра скатилась по пухлому изгибу ее прелестной груди, и я погнался за ней языком, облизав ее сосок еще раз. А потом я сделал это снова.
Ее рука обвилась вокруг моей шеи, подталкивая меня ниже.
– Пришла пора запачкаться, Люсьен.
Она была прекрасна, раскрасневшаяся и разгоряченная желанием.
– Да, мэм.
Я наклонился над ней, мой член нашел ее ожидающую плоть и толкнулся в идеальное местечко. Мы оба застонали, тела скользнули по сливочному крему. Мой рот нашел ее, и Эмма поглотила меня. Ее бедра обхватили мои, тела двигались в унисон.
Я толкался глубоко и уверенно, наслаждаясь ощущением ее тела. Это ощущалось так приятно, что мое тело вспыхнуло жаром, холодом и снова жаром.
– Я чертовски люблю трахать тебя.
Но я любил не только это. Я любил ее.
Я любил ее так сильно, что это причиняло боль.
Розовые губы приоткрылись, выражение лица казалось почти страдальческим, но в то же время нежным. Эмма обхватила ладонями мои щеки, пока мы двигались вместе.
– Люсьен.
Только мое имя. Только она. Все, чего я когда-либо желал.
Я занимался любовью с Эммой всю ночь, кувыркаясь в постели, облизывая ее, посасывая и смеясь вместе с ней. Мы так перепачкались, что потребовалось принять душ дважды, чтобы просто привести себя в порядок. Потом мы проделали все это снова.
Когда взошло солнце, мы лежали на полу, завернувшись в одеяло. Волосы Эммы странно торчали, так восхитительно растрепанные, что мое сердце при виде этого сделало кульбит. Бывали дни, когда я не мог поверить, что она моя. Но я бы никогда не стал принимать ее как должное.
Эмма открыла глаза и мгновенно сосредоточилась на мне. Улыбка расплылась по ее лицу, превратив его из прекрасного в захватывающее дух. Этот взгляд, полный любви, тоже был моим.
– Приветик.
– Я люблю тебя, – сказал я в ответ. – Я уже говорил тебе это в последнее время?
– Говоришь каждый день. – Она коснулась моего виска. – И с каждым угощением, которое ты мне приносишь.
В последнее время я пек и творил без остановки – начал, как только мы переехали в наш новый дом, который назвали La Vie en Rose[86]. Песня не очень подходила для названия дома, но Эмма заявила, что всякий раз, слыша эту песню, она думает обо мне. И поскольку я подумал о ней, когда услышал эту песню – я раздевался под нее в ту самую ночь, словно часть меня уже знала, что Эмма станет для меня всем, – решение было принято.
Я пробовал блюда для «Черной Делайлы», где мне вскоре предстояло стать шеф-поваром по приготовлению десертов, к радости Делайлы. Мы на удивление хорошо сработались. Ведь мы оба были упрямыми и самоуверенными, и это могло обернуться катастрофой. Но мне понравилось ее творческое видение, и, верная своему слову, она дала мне свободу самовыражения.
Эмма теперь часто пропадала на съемочной площадке, играя роль Беатрис, которая, я не сомневался, сделает ее суперзвездой. Каждый вечер она приходила домой измученная. Я кормил свою девочку, а потом укладывал ее в постель и любил так долго, как она мне позволяла.
Однако сейчас нам грозила опасность опоздать. Поворчав, я встал и поморщился.
– В следующий раз мы останемся в постели.
– Эй, это ты встал с нее. – Она тоже поднялась и скорчила гримасу. – Ладно, ты прав. Это чудовищно плохая идея.
– Давай примем горячий душ, но потом нам придется поторопиться.
Наступил семьдесят шестой день рождения Мами́. Проведя несколько месяцев в Париже, она вернулась в Роузмонт накануне. Мы запланировали для нее семейную вечеринку на террасе, и нам с Эммой нужно было упаковать торт «Сент-Оноре», который я приготовил для нее.
К тому времени, когда мы прибыли в Роузмонт, Тина и Сэл уже вносили последние штрихи в сервировку стола. Оказалось, они решили превратить Роузмонт в мини-гостиницу для людей, которые нуждаются в убежище и исцелении. Номера планировалось сдавать с сентября по канун Рождества.
– Дай-ка я посмотрю, – произнесла Тина, потянувшись за коробкой с тортом. Она осторожно отнесла его на кухню и открыла. – Ах, вот он. Здравствуй, сладкий. Скоро я познакомлю тебя со своим животом.
Это был простой слоеный торт с начинкой из орехового крема, украшенный ванильным заварным кремом и кусочками теста, покрытыми карамелью. Эмма назвала его моим самым сливочным десертом.
Сэл оттолкнул руку Тины от коробки.
– Перестань говорить ему непристойности. У тебя будет шанс позже.
– Никто не захочет слушать это позже, – сказал вошедший на кухню Антон, бросив на Тину укоризненный взгляд. – Если ты лишишь меня «Сент-Оноре», я потом оставлю жабу в твоей постели.
Тина сморщила нос.
– Сколько нам, двенадцать?
– Очень на то похоже. – Я взял торт и поставил его во встроенный винный холодильник, чтобы он не пропал.
– Как будто мы не знаем о странном фетише с кремом, который вы с Эммой практикуете, – фыркнула Тина.
Я взглянул на Эмму, и она подняла руки.
– Эй, я ни слова не сказала. Ну, знаешь, о нашем фетише.
Усмехнувшись, я покачал головой.
– Тебе и не нужно ничего говорить, дорогуша, – подал голос Сэл. Когда я бросил на него уничтожающий взгляд, он приподнял бровь. – Что? Вы очень даже сильно шумели в первые дни.
– И все еще шумим. – С этими словами я направился на улицу и обнаружил ожидающую меня Амалию.
– Ах, мой ангел. – Она расцеловала меня в обе щеки. – Я скучала по тебе.
– Я тоже скучал по тебе, Мами́. Ты хорошо выглядишь.
Она с небрежной грацией отмахнулась от меня, затем схватила за руку.
– Ты ее спрашивал?
– Пока нет.
Амалия прислала мне обручальное кольцо, которое ей подарил Жан Филипп. Кольцо с бриллиантом с огранкой «кушон» в стиле ар-деко – как раз во вкусе Эммы. Оно кое-что значило для меня. Я хотел, чтобы у нее была частичка истории моей семьи.
– Скоро? – спросила Амалия. Ее ухмылка сверкала самодовольством. – Я знала, что вы двое принадлежите друг другу. Просто знала.
Я закатил глаза, но потом с улыбкой покачал головой.
– Да, да, ты очень умная.
В этот момент вышла Эмма, остановившись в дверях. Она поймала мой взгляд и широко улыбнулась. Вьющиеся розы, покрывавшие стену, на мгновение окутали ее багрянцем. На
