же внешняя, ведется от случая к случаю. Эта последняя, кроме того, не стремится вторгнуться во все сферы жизни человека, не претендует на то, чтобы управлять его поведением и подчинить себе личность целиком. Следует отметить еще одну черту такой пропаганды, которая заключается в том, что она берет во внимание любую точку зрения, и за, и против. Такое отношение похоже на университетскую позицию: не существует истины в последней инстанции, надо уметь признавать за собеседником право на собственное суждение, свое понимание справедливости, право рассуждать по-своему. Тут как раз есть место нюансам. Строго говоря, нет четкой границы и единого толкования, – кроме военного времени, разумеется, – между тем, что есть Добро, а что есть Зло.
Следует сказать вот еще о чем: пропагандист или демократическое государство, использующие практику пропаганды, почти всегда испытывают из-за этого угрызения совести. Старая добрая демократическая совесть все еще смущается, словно стесняется прибегать к этому средству, как будто в этом есть что-то противозаконное. Следовательно, чтобы пропагандист от демократии взялся за это дело, нужно, чтобы он сам в это верил, это означает, чтобы заставить других в это поверить, он должен говорить от сердца, т. е. формулировать свои собственные убеждения.
Ласуэлл предложил другие основания, чтобы отличать демократическую пропаганду от авторитарной, основанные на самой технике ее применения, проводя граня между такими способами как «побуждение контрастное» (против воли) и «побуждение позитивное» (поощрительное). Первое состоит в том, чтобы экспериментатор или начальство провоцировал людей на действие, в котором сама власть не принимает участия. Согласно Ласуэллу, такого рода пропаганда характерна для деспотических режимов. Напротив, позитивное побуждение, символом которого может служить братская поддержка, дружески протянутая рука, означает то, что сама власть действительно желает, всего лишь подтолкнуть массы к действию, типа своего рода общинного мероприятия. Такое различение, если иметь в виду общий подход и не вдаваться в детали, можно считать абсолютно верным.
Так с позиций сегодняшнего дня выглядит обобщенная ситуация с пропагандой в демократических странах в отличие от той, что имеет место при авторитарных и автократических режимах: единственное, о чем следовало бы серьезно задуматься, так это – о результативности подобной деятельности: все, что мы сказали выше о демократической пропаганде, абсолютно неэффективно. Так и есть! Пока мы с уважением относимся к внутреннему миру индивидуума, мы не позволяем пропаганде глубоко внедрятся в его сознание, а ведь это, безусловно, является основной целью любой пропаганды: заставить действовать, минуя стадию рефлексии. Пока мы сохраняем нюансы, мы проходим мимо основного закона в этой области: любое утверждение должно быть категоричным и не подлежать сомнению. Пока мы применяем частичный подход, мы не можем использовать мистику, а для успешной пропаганды это необходимо. Пока пропагандист от демократии мучается угрызениями совести, он не может хорошо делать свою работу, и, кстати, пока он верит в собственные слова – тоже. Что же касается обнаруженного Ласуэллом различений между пропагандами, то техника ее применения требует чередования то одного, то другого подхода, в зависимости от обстоятельств, одно другого не исключает. И в любом случае, пропаганда всегда приводит к образованию пропасти между властью и массами, здесь речь о том же разделении, которое мы подробно изучили и описали в книге о Технике пропаганды: оно возникает вследствие применения любой технологии, в результате чего образуется своего рода техническая элита и появляются изменения в структуре общества.
Согласно выводам Ласуэлла, пропаганда, основанная на принудительном внедрении в общественное сознание каких-либо идей, свойственна деспотии … хотя мы бы скорее назвали это аристократией. Но именно этой формации соответствует знаменитая «массовая демократия». В конце концов (даже если всеми силами пытаться сохранить характерные для общинного стиля доверительные отношения между правителем и его паствой), любая пропаганда сводится к тому, чтобы стать в руках власти орудием управления массами.
Настоящий пропагандист должен быть также холоден, точен, проницателен и строг, как хирург. Есть субъект, а есть объект. Пропагандист, верящий в то, что он говорит, увлеченный собственной пропагандой, имеет ту же слабость, что и хирург, оперирующий близкого и любимого человека, или судья, которому предстоит выносить приговор в отношении члена своей семьи. Сегодня нужно иметь расчетливый ум ученого, чтобы заниматься этим делом. Эту слабость можно заметить в последние годы гитлеровской пропаганды: начиная с 1943 года, Геббельс, похоже, уверовал в то, о чем говорил. Это заметно по содержанию его речей.
Так и тут: вера в кое-какие базовые принципы демократии парализует пропаганду. С этого момента пропаганда перестает быть «демократической». Она становится неэффективной, посредственной, убогой. То же суждение мы относим к разнообразию пропаганд: стоит допустить распространение пропаганд разного толка, как тут же все они становятся неэффективными относительно поставленных целей. Немного позже мы проанализируем, к чему приводит отсутствие эффекта пропагандистского воздействия на человека демократического общества. Здесь же ограничимся утверждением, что тоталитарная пропаганда намного опередила наше общество в плане эффективности своей пропаганды. Это означает, что наша – не выполняет своего предназначения. Если уж участвовать в соревновании двух систем, о котором мы раньше упомянули, надо догнать и обогнать, т. е. повысить эффективность демократической пропаганды. А для этого надо отказаться от некоторых характерных для демократии свойств пропаганды, парализующих ее работу: как показывает практика, оказывается совершенно несовместимым сочетание высокой эффективности и уважения к человеку[304].
Наконец, есть еще один заключительный пункт, на котором, впрочем, мы не настаиваем. Дрианкур обнаружил, что тоталитарная по природе своей пропаганда, на самом деле не является частью именно тоталитарного строя, она такова, потому что имеет тенденцию все поглощать. И так как это доказательство – лучшее, что есть в его исследовании, мы к нему еще вернемся[305]. Это означает, что если уж идти по пути пропаганды, то нельзя останавливаться на полпути: то есть следует использовать все инструменты и все методы, которые делают пропаганду эффективной. Нужно стремиться к тому (и практика последнего десятилетия показывает, что так оно и есть), чтобы демократические страны отложили в сторону свои привычки оберегать внутренний мир человека, соблюдать верность нюансировкам, и отважились на эффективную пропаганду в прямом смысле этого слова. Правда, с этого времени она больше не будет иметь демократический характер.
Теперь нам следует исследовать, каковы будут последствия применения такой пропаганды для демократии: чтобы их рассмотреть, следует различать пропаганду, предназначенную для использования во внешней среде, и пропаганду для внутреннего потребления. Неверно будет остаться в заблуждении, что пропаганда – инструмент исключительно нейтральный, что можно им пользоваться, не испытывая на себе его влияние, не подвергаясь в связи с этим каким-то неприятным изменениям. Она подобна радиации, а мы все знаем, что
