не могу обещать, что смогу сделать это для тебя, но очень хочу попытаться.
Я остановился на соседней улице. Мой рейс в Токио в восемь тридцать. Я буду ждать на скамейке напротив кафе «Блю» — того, что с видом на парк. Если захочешь поговорить, приходи, встретимся там до восхода солнца. Если же ты просто захочешь прийти и дать мне по яйцам, то я тоже не против.
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
ПАКС.
Он думает, что может просто написать мне письмо, и я побегу к нему? Сколько сообщений я отправила ему, прежде чем поняла, что он избавился от своего номера? Сколько сообщений я ему оставила? Сколько ночей прорыдала в подушку, ненавидя его за то, что он оставил меня с этой зияющей пропастью внутри груди?
Сворачиваю письмо и засовываю его обратно в книгу, разрываясь на части. Я должна сжечь и письмо, и книгу прямо сейчас. Просто отнести их обратно в гостиную и бросить в пламя. Но это не так просто.
Я далеко не безупречна во всем этом.
Переодевшись в пижаму, я распускаю волосы и снова заплетаю их в косу, мне нужно чем-то занять руки.
Я не могу пойти к нему.
Какой в этом смысл?
Через пару месяцев мы снова вернемся к этому. Пакс прав — мы через многое прошли. Большинству пар никогда не приходится сталкиваться с такими трудностями, через которые мы уже прошли. Нас больше нет, черт возьми, и я не могу смириться с мыслью, что снова потеряю его. Не могу.
Я ложусь в постель, решение принято. Меня убивает мысль не идти к нему, но тут уж ничего не поделаешь. Так будет лучше. Закрыв глаза, я позволяю своему горю на секунду захватить меня, погрязнуть в нем. Нелегко отпустить то, за что так долго отчаянно цеплялся. Со временем мы сможем двигаться дальше…
Резко открываю глаза, сердце заколотится в груди. Какого черта я делаю? Кого, черт возьми, я пытаюсь обмануть?
Накинув куртку и сунув ноги в какие-то ботинки, я выбегаю из квартиры, пока не передумала.
Я пробую три разных парка на картах Google, прежде чем нахожу тот, напротив которого находится кафе «Блю»; Пакс мог бы быть немного более конкретным, черт возьми. Сначала я думаю, что опоздала. Скамейка в парке пуста. Но нет, сейчас только два тридцать утра. До рассвета еще далеко. Не мог же он уже уйти? В конце концов я замечаю его, идущего ко мне со стороны парка — темная фигура, которая в другом случае выглядела бы зловеще, но я узнаю его длинные, легкие шаги.
Ни с того ни с сего мои нервы берут верх.
Это безумие? Черт возьми, я хочу бежать. Но как только вижу его лицо, я понимаю, что никуда не уйду. Пакс одет в черные джинсы и простую черную толстовку, капюшон надвинут на бритую голову. Его такие знакомые татуировки выглядывают из-под манжет рукавов и поднимаются вверх по шее. В темноте его глаза кажутся такими светлыми — почти серебристо-серыми.
Сердце сжимается, когда по его красивому лицу расплывается грустная улыбка.
— На скамейке стало очень холодно, — говорит он, и от его дыхания образуется туман. — Решил немного пройтись. Я знал, что увижу твои рыжие волосы, если ты придешь.
— Ты думал, я приду? — шепчу я.
Он медленно качает головой, но все же говорит:
— Может быть. Не каждый день девушке выпадает шанс дать мне по яйцам.
— От такой возможности трудно отказаться, — соглашаюсь я.
Пакс тихонько смеется. Его руки спрятаны в переднем кармане толстовки, но он делает ими жест в сторону моих ног.
— Вижу, ты пришла подготовленной.
Черт. Я не думала, когда спешила выйти из квартиры. На мне новенькие «Док Мартинс» Элоди — те, что Рэн подарил ей на Рождество. Ну, теперь я чувствую себя идиоткой. Надо было больше уделять внимания тому, что я делаю.
— У них стальные носки, — говорит Пакс. — Хороший выбор.
— Я пришла не для того, чтобы бить тебя по яйцам.
Он поднимает брови.
— Вот как?
— Нет, я пришла сказать тебе, что ты мудак и что я тебя ненавижу.
Пакс ожидал этого. Его даже не удивляет яд в моем голосе. Парень кивает, проводит языком по зубам и опускает взгляд на свои ноги.
— Я заслужил это, — говорит он.
— Еще как заслужил. Я ненавижу тебя за то, что ты разбил мне сердце. Ненавижу тебя за то, что бросил меня. За то, что исчез и игнорировал все мои сообщения и звонки. И за то, что ты заставил моего отца думать, что он был прав насчет тебя. Я ненавижу тебя за то, что ты превратил этот месяц для меня в ад.
Он закрывает глаза, тяжело сглатывает.
— Мне очень жаль, Чейз…
— А теперь скажи мне, что ты меня ненавидишь, — требую я.
Он молниеносно открывает глаза.
— Что?
— Скажи мне, что ты ненавидишь меня за то, что я лгала тебе.
Он колеблется.
— Я не собираюсь этого говорить.
— Скажи это, Пакс.
Парень пристально смотрит на меня, взгляд его твердеет, дыхание вырывается из него странным, затрудненным образом.
— Хорошо. Ладно. Я ненавижу тебя за то, что ты лгала мне.
— Скажи, что ненавидишь меня за то, что я не доверяла тебе.
— Я ненавижу тебя за то, что ты не доверяла мне.
— Продолжай, Пакс.
Он стоит очень неподвижно, пристально глядя на меня, напряжение исходит от него, натянутое, как тетива. Я думаю, что он собирается отказаться, но наконец Пакс говорит.
— Я ненавижу тебя за то, что ты послушала своего отца, а не меня. Ненавижу тебя за то, что сбежала в Нью-Йорк и на Аляску. За то, что не включила меня в разговор о беременности, пока это не стало абсолютно необходимым. Я ненавижу тебя… — Он запинается. — Я ненавижу тебя за то, что ты, блядь, раздавила меня, Чейз. Это было действительно чертовски хреново.
Его слова разрывают меня на части. Я сделала все эти вещи. Я все испортила. Причинила ему боль первой, такую же сильную, как и он мне, если не хуже. Я заслужила его гнев.
— Мне очень, очень жаль, — шепчу я. — Я бы хотела вернуться назад и все изменить. Все. Я действительно этого хочу.
Пакс снова кивает, сжимая челюсть. Он выглядит таким покорным, и это уничтожает меня. Все эти разговоры о ненависти только подтвердили то, что он и так подозревал. Что у нас нет возможности вернуться. Но…
— Я прощаю тебя, Пакс, — тихо говорю я. — Ты прощаешь меня?
Перемена в нем мгновенна; в нем
