крайней мере, освещает мне путь.
Хотя я бы поклялся, что мои ноги не касаются земли. Я лечу, как будто невесомый, торжествующий, даже потерпев неудачу. Одним злобным ублюдком меньше. Одним оскорбительным придурком меньше.
Это сообщение для них.
Мы подходим к джипу, но я забыл, что отдал ключи Скарлет. Она открывает свою дверь, затем возвращает их мне, прежде чем забраться внутрь. Только когда мы отъезжаем от старой заправки, вой сирен разрезает воздух раннего утра.
Возможно, я и не уничтожил намеченные цели, но я убедился, что они знают, что они уязвимы. Пусть хоть раз они сами попотеют, страшась того дня, когда настанет их очередь.
— Ты в порядке? — Кричу я, мчась по дороге со скоростью восемьдесят миль в час, пыль летит во все стороны. — Ты ранена?
— Я в порядке. — Она смотрит через плечо, все еще тяжело дыша, почти хрипя. — Я в порядке. Господи, Рен. Они были близко к нам.
Я заранее знаю, что она мне скажет. Еще тридцать секунд, и все могло бы обернуться совсем по-другому. Я поддался импульсу, ярости, которая все еще бурлит и течет во мне, как лава под вулканом.
— Зачем ты это сделал?
Этот вопрос заставляет меня крепче вцепиться в руль, тяжело давя ногой на газ. Хотел бы я, чтобы она поняла, какой сложный вопрос она задала.
Жаль, что у меня не хватает духу ответить ей.
Когда-нибудь я это сделаю.
Это не тот день. Не тогда, когда воспоминания обрушились на меня Когда я чувствую прикосновения ремня к своей заднице и бедрам так же отчетливо, как если бы это я лежал на полу в душе.
Я не могу приоткрыть завесу над этим ужасом, рассказав ей все.
Я бы не хотел причинять ей боль.
Лучше оставить этот вопрос без ответа. Я слишком озабочен тем, чтобы вытащить нас отсюда как можно быстрее, оставив мили между нами и поселением.
Я вернусь, и когда я это сделаю, ошибок больше не будет.
Не поддамся ярости, не отклонюсь от плана.
Все, что мне сейчас нужно сделать, это убедить Ривера, что я правильно поступил.
29
СКАРЛЕТ
Две недели спустя
Я ужасный человек.
Так и должно быть, иначе с чего бы мне вздыхать с облегчением при звуке открывающейся и закрывающейся входной двери?
— Я обязательно прихвачу немного Пепто, — сказал мне Рен, целуя меня в лоб перед уходом. Естественно, мне было приятно это чувствовать.
Он любовь всей моей жизни — это не изменилось, какими бы странными и неловкими ни были отношения между нами после Рино.
Одной мысли об этом достаточно, чтобы моему и без того больному желудку стало еще хуже. Вот насколько плохо было в последнее время. Половину времени я хожу с болью в животе, и все из-за того, что мои нервы на пределе. Сворачиваясь в тугой клубок, я закрываю глаза и медленно дышу в надежде предотвратить новую волну тошноты.
Предполагалось, что поездка в Рино положит конец всему. Что все изменится, и мы наконец сможем построить какое-то подобие совместной жизни. Я уже повернулась спиной ко всему и ко всем остальным, и я по-прежнему придерживаюсь этого решения. Он — единственное, что имеет значение и всегда был таким.
Мы должны двигаться вперед. Он обещал, не так ли? Что у нас все будет хорошо, как только он наконец уладит эту вендетту против основателей культа.
И я поверила ему, потому что должна была. Потому что я люблю его.
Я должна была догадаться, что это будет не так просто.
Прошло две недели, а у него все так же плохо, как и всегда.
Может быть, даже хуже — и я знаю почему.
Ривер.
Мысль о нем заставляет меня рычать в подушку. Это он во всем виноват. Именно он подтолкнул Рена к этому в первую очередь, вороша прошлое и подпитывая его ярость. И это с ним было абсолютно невозможно иметь дело с тех пор, как он узнал, что Ребекка, Уильям и остальные все еще живы и дышат.
Почему он не может оторвать свою задницу и позаботиться об этом сам, выше моего понимания.
Однако у меня есть свои теории, и одна из них заключается в том, что Рен возьмет вину на себя. Ривер не захочет подставить свою задницу под удар, рискуя арестом или чего похуже, если лидеры культа решат взять дело в свои руки. Гораздо безопаснее подстегивать Рена, ругать его и оскорблять, говорить ему, что у него нет яиц и никаких обязательств.
Не то чтобы я слышала это сама, но Рен кричал ему в ответ. В какой-то момент он действительно сказал своему брату, чтобы тот сделал это сам, черт возьми, если так неуверен. Это заставило Ривера пойти на попятную.
Но ненадолго.
Это мне приходится иметь дело с последствиями, и меня от этого тошнит. Если бы сейчас передо мной был этот придурок, мы бы поговорили с ним.
Я не думаю, что ему понравился бы результат встречи.
Есть причина, по которой папа называл меня «спитфайром». Почему он не раз вздыхал от поражения и оплакивал человека, который считал себя способным приручить меня. Я бы заставила Ривера пожалеть, что он не может заползти в нору и остаться там, когда я закончу с ним. После всего, что он сделал, жизнь Рена стала невыносимой. Он заслуживает этого и гораздо худшего.
От одной мысли о нем у меня снова сводит живот. Я не думаю, что глубокое дыхание поможет мне в этот раз — желчь начинает подниматься к горлу, и все, что я могу сделать, это доковылять до ванной и упасть на колени перед унитазом, прежде чем мне станет плохо.
Я ненавижу его за это. За то, что он делает наши жизни несчастными. За то, что он превратил Рена в человека, которого я уже с трудом узнаю.
За то, что заставил Рена спланировать еще одну поездку в Рино.
Мысль об этом заставляет меня снова склониться над унитазом, опорожняя всю мерзкую желчь в желудке, пока не остается ничего, кроме пустоты. Примерно через минуту прерывистого дыхания кажется, что худшее позади, поэтому я спускаю воду в унитазе, прежде чем встать на дрожащие ноги и включить воду в раковине.
Я в таком состоянии уже неделю, может, дней десять. Это началось вскоре после нашего возвращения, и Рен объявил, что мы скоро вернемся. Мысль о том, чтобы пробраться в это мрачное, зловещее место, вывела меня из себя, и
