пор зарплату за последние полгода не выплатили. А что — ты можешь помочь с работой?
— Да, это вполне в моих силах. Занеси мне через пару дней свое резюме, и я обязательно что-нибудь придумаю.
— Хорошо, спасибо. — Просветлев лицом, Вадим с благодарностью взглянул на бывшего одноклассника. Он уже начал было подниматься с места, когда Архангельский решил задать далеко не безразличный ему вопрос:
— Кстати, старик, а за кого ты голосовал на последних парламентских выборах?
— За коммунистов, — тут же ответил Вадим, с удивлением взглянув на Архангельского.
— Ну это ты, брат, дал маху! — досадливо поморщился тот.
— А что, надо было обязательно голосовать за твою партию? — взвинченным тоном поинтересовался Гринев.
Архангельский рассердился на самого себя — не стоило касаться этой темы, но затем широко улыбнулся:
— Знаешь анекдот? Жена приходит домой и говорит мужу: «Эх, дорогой, я сегодня маху дала!» Муж удивляется: «Как это возможно — ведь он же давно умер?» — «Да нет, я в том смысле, что сто долларов потеряла». — «Эх, лучше бы ты Маху дала!»
Вадим оставался по-прежнему мрачен.
— Не понял я твоего тонкого депутатского юмора.
— Ты просто забыл, кто такой Эрнст Мах, которого критиковал Ленин… Ну ладно, счастливо тебе, и не забудь занести резюме.
Пожав ему руку и проводив до двери, Архангельский в задумчивости вернулся за письменный стол. Когда в дверь снова постучала секретарша, он встрепенулся и поймал себя на том, что уже несколько минут вытирает ладонь о собственные брюки. Этот непроизвольный жест как нельзя лучше говорил о том, сколь мало удовольствия доставил ему визит Гринева.
Очевидное отличие трагедии от несчастья состоит в ее фатальности, внезапности и ничем необоснованности. Если к несчастью еще как-то можно подготовиться, заранее отдавшись дурному предчувствию и погрузившись в тревожное ожидание, то трагедия подобна удару молнии, сорвавшемуся с крыши кирпичу, взрыву летящего самолета, но более всего она подобна зверскому убийству юного, прелестного и ни в чем не повинного создания существом омерзительным, звероподобным и полностью опустившимся. Одно дело, когда близкий вам человек тяжело заболел и умер, несмотря на все усилия врачей, — это огромное несчастье; однако трагедия — нечто совсем другое. Вы приходите домой, находясь в прекрасном расположении духа, и здесь вас застает звонок из районного отделения милиции с просьбой срочно приехать на опознание трупа дочери.
Само словосочетание «труп дочери» прозвучало для Архангельского, привыкшего видеть свою любимую Антонину оживленной и веселой, настолько дико, что он машинально переспросил: «Какой дочери?» И лишь после уточнения: «У вас есть дочь, которую зовут Антонина Эдуардовна Архангельская?» — начал задыхаться и сходить с ума, чувствуя, что произошла главная трагедия всей его жизни.
Из уважения к известному политику милиционеры прислали собственную машину, хотя за Эдуардом была закреплена «персоналка». Еще по дороге, услышав подробный рассказ об испытании, которое на него обрушила безжалостная судьба, Архангельский посерел и схватился за сердце. В результате милиционерам пришлось везти его не в отделение, а в ближайшую городскую больницу, где врачи зафиксировали предынфарктное состояние.
История была хотя и ужасной, но для того исторического периода совсем не уникальной.
Все началось с того, что Антонина сбежала с уроков и вместе с подругой отправилась гулять в Сокольнический парк. Случилось так, что девочки разбрелись в разные стороны. Антонина зашла в лес, где наткнулась на спящего бомжа. Она не знала, что неподалеку находился пруд, на берегах которого раскинулся целый «бомжовый» городок.
Проснувшийся бродяга был сильно нетрезв. Вполне возможно, что сначала он хотел всего лишь припугнуть разбудившую его пятнадцатилетнюю девчонку, однако затем звериное начало, распаленное соблазнительным видом изящно одетой Антонины, окончательно лишило нечесаную голову бомжа последних остатков разума.
Набросившись на вежливо извинявшуюся девочку, он заткнул ей рот и потащил в чащу. Как выяснилось в ходе следственного эксперимента, Антонине «повезло» в том, что она потеряла сознание еще в момент изнасилования. Бомж перерезал ей горло, когда она уже находилась в бессознательном состоянии, и это спасло ее от дополнительных мучений — нож был тупой, поэтому окончательно лишить девочку жизни ему удалось лишь с четвертой попытки! После этого он бросил ее на том же месте, где убил, а сам прошел метров сто и снова завалился спать. Здесь его и нашли прочесывавшие лес милиционеры, которых вызвала подруга Антонины, обеспокоенная ее внезапным исчезновением в самый разгар дня. Бомж был перемазан свежей кровью и даже не подумал выбросить орудие убийства, составлявшее его главное достояние.
Пока Архангельский лежал в больнице, у врачебного персонала создалось впечатление, что известный политик находится в состоянии прострации, вызванном сильнейшим шоком. Он отказывался разговаривать даже с приходившей его навещать женой. На самом деле Эдуард непрерывно думал, и предмет его размышлений был не менее ужасен, чем обрушившаяся на него трагедия.
Он вспоминал самые ужасные и мучительные виды казней, которые человечество придумало за несколько тысячелетий своей истории исключительно для того, чтобы расправляться с себе подобными самым что ни на есть дьявольским способом. Больше всего его прельщала мысль о коле и гильотине. Какое удовольствие видеть своего врага посаженным на кол и умирающим от адской боли, особенно когда острие уже пронзило грудь и уперлось в подбородок! Разве можно описать, что чувствует человек, нанизанный на кол, разворотивший его внутренности, как бабочка на булавку? И разве с этим видом казни может сравниться знаменитое распятие на кресте?
В отличие от кола, гильотина не обрекала на долгие мучения, зато обладала определенным «шармом смерти». Какой дикий ужас должен испытывать совершенно беспомощный человек, чьи руки и голова уже закованы в колодки, а на обнаженную шею вот-вот упадет тяжелое лезвие ножа! А что, если сознание исчезает не мгновенно, а лишь через несколько секунд после отделения головы от тела? Медицина утверждает, что без кислорода мозг гибнет в течение пяти секунд, а в воспоминаниях свидетелей подобной казни неоднократно отмечалось подергивание век или уголков рта, когда палач вынимал отрубленную голову из корзины и показывал ее толпе. Значит, вполне допустимо, что отрубленная голова испытывает боль от перерубленной шеи, видит мельтешение окружающего мира перед глазами, а затем чувствует удар о
