холм и стучится в знакомую дверь. При свете дня особенно хорошо видно, как обветшал дом Джима. Старик сдает, даже двор зарос травой. Помочь ему, что ли? Приехать нормально, в выходной, хоть газон в порядок привести. Может, ему еще что-нибудь по мелочи понадобится.
– Кого там принесло? – слышится скрипучий голос из-за двери.
– Это я, сэр. Гэри Барнс, – отвечает он, перехватив канистру. – Должок возвращаю.
– Малыш? – Джим распахивает дверь и удивленно замирает. – Чего ты надумал?
– Обещал же.
– Ну давай, – тот странно улыбается и машет в сторону сарая, – оставь, где брал, да заходи в дом. Чаю попьем.
Гэри исполняет его приказ, но задерживаться не хочет. Внутрь и правда идет, но не за чаем.
– Меня сильно выручило, сэр. Спасибо, но ехать пора.
– Херово выглядишь, малыш, – Джим подслеповато щурится, оглядывает его, – случилось чего?
– Нет, просто не спал еще.
– Ну дурень, – удивляется тот. – Чего тогда ехал? Ты сейчас где, в Манчестере? Бабушка тебя вроде туда забирала.
– Там же, с ней же, – кивает Гэри. – А как не поеду? Обещал.
– Ну и обратно тебе сейчас не нужно, тут ехать целый час. Вон, ложись на диван, спи спокойно.
– Сэр, да я…
– Укладывайся давай, – улыбается Джим и подходит к двери. – Вымахал, что твой лось, а мне переживать за него, как будто ему семь.
Не в силах больше держаться на ногах, Гэри сдается. Он обещает себе, что через час поднимется, и ложится на предложенный диван в гостиной, прямо перед телевизором. Хорошо, когда в жизни встречаются такие люди, как Джим, на кого можно опереться, и неважно, семь тебе или двадцать три.
Все ведь получилось. Тачка в Абердине, новый владелец в восторге. Они все вернулись домой, целыми и даже не пойманными. Может, даже в дверь не постучат, и не придется изворачиваться в полицейском участке. И их алиби – хорошее, добротное – не потребуется.
Но стоит закрыть глаза, как все то, о чем он запрещал себе думать, всплывает в голове одной короткой, но страшной до трясущихся коленей мыслью.
«Мы не просто угнали машину. Мы убили человека».
Нью-Йорк, 2018
Гэри чувствует странное удовлетворение, когда они с Пайпер впервые заезжают на парковку вместе. Давно стоило перестать скрываться, но это же идти на встречу к Джанин. Диктатор в юбке установил в плане отношений с сотрудниками кучу правил, и теперь они должны ходить по коридорам здороваться, жать руки и мужчинам, и женщинам, разговаривать вежливо.
Особенно жестко она высказывается по поводу отношений на работе: все, говорит, должны быть у нее под контролем. Здорово, конечно, что она угомонила Джека, и тот перестал трахать все, что появляется рядом с его кабинетом, но Гэри-то тут причем? Один раз завел себе девушку на работе, и то получилось серьезно. И что теперь, ходить к Джанин отчитываться?
Хотя теперь можно и сходить отчитаться. Тем более, Гэри еще в Манчестере понял, что ни к чему держать Пайпер рядом с собой на работе – она вроде не собирается от него убегать. Они, конечно, еще ничего серьезного не обсуждали, но ей же автомобили не слишком интересны. Так что продвинуть по карьерной лестнице можно – такую кто угодно возьмет, хоть даже Тыковка, – но нужно ли ей это?
Когда Пайпер играет, у нее меняется лицо. Она как будто собирает все свои способности и обрушивает их на противника: Гэри никогда не смог бы так быстро барабанить по клавиатуре. Он двумя пальцами текст набирает, и то радуется, что не одним, а Пайпер ведет себя, скорее, как Тыковка.
Она помнит все: каждую комбинацию, каждую тактику. Не забывает напоминать остальным, если они отклоняются от плана, а в последнее время еще и от самого Гэри крепких выражений нахваталась. Некоторые он не помнит, чтобы при ней говорил, – значит, не только от него.
Когда Пайпер рассказывает об играх, у нее так горят глаза, что ему самому попробовать хочется. Гэри пытался, у него не получилось. Не его это, просто не его. Но она-то совсем другое дело.
Стоит им подняться в офис и дойти до кабинета, мобильник звенит раздражающей трелью. Ладно, хорошо хоть Леон дотерпел до вменяемого времени: даже странно, что в шесть утра не позвонил, или когда он там на работу приезжает.
– Зайти? – Гэри бросает короткий взгляд на Пайпер. Та только рукой машет, забирает у него сумку и идет к своей стойке.
– Да, – отвечает Леон.
Пайпер молча несет его сумку в кабинет, давая возможность уйти без лишних объяснений. Манчестер что-то сделал между ними: теперь нужно все меньше слов, чтобы понимать друг друга. Иногда достаточно взгляда, иногда – просто прикосновения. Хотя Гэри, наоборот, хочется говорить с ней больше.
До кабинета Леона нужно пересечь весь этаж – забрался тот, конечно, в самый дальний угол. Еще и соседние кабинеты пустыми оставил, параноик хренов. В приемной у него сидит бессмертная Шерил, которая сейчас только здоровается и кивает. Забавно, как ассистенты подбираются под своих начальников – и зачем было столько Марту держать?
– Привет, – бросает Гэри, открывая дверь и заходя внутрь.
Из-под очков Леона хрен поймешь, что там за взгляд. А лицо вообще редко меняет выражение.
– У тебя много вопросов, да?
Гэри усаживается на стул напротив и пытается понять, что за разговор их ждет. В последнее время Леон выкидывает разное, и сходу не определить, что на этот раз.
– Всего пара. Про твоего отца так и не поговорили. Проверил по своим каналам, но там тихо. Никакого Дэна Барнса ни в Аргентине, ни в полицейских сводках, ни где-либо еще.
Ладно, голос у него хотя бы спокойный. Гэри чуть расслабляется.
– Не того ищешь. Он свалил под именем Гэри Джеймса, под ним и сдох.
– Твое имя взял?
– Прикинь. Я даже не подумал бы, что он так может.
– Расскажешь, что у вас произошло? У твоей… – Леон задерживает взгляд на лице Гэри. – У твоей Пайпер был испуганный голос.
– Так. Ну тогда сначала.
Сейчас сложно даже понять, откуда начать: с поисков, как именно он сбежал? Со списка пассажиров? С Марокко?
Пройденный путь кажется огромным. А раньше Гэри не думал ни о чем таком: шел себе и шел. Медленно, иногда мучительно медленно. Но в итоге пять лет все равно укладываются в полчаса.
Леон слушает молча, он умеет. Гэри спокоен: вряд ли его сейчас будут отчитывать или говорить о том, что нужно было сделать. Все, что могло произойти, уже произошло. Даже последствий ждать странно: отец все-таки сам себя убил. Его никто не уговаривал, ствол к виску