подействовало, — это всеобщее дружное осуждение со стороны ученического коллектива.
По словам Леонарда Леоновича, из шестисот воспитанников интерната ежегодно не менее трехсот помещают в «Огоньке» свои заметки и письма. Это в среднем, а в старших классах редко найдется паренек или девушка, не написавшие что-нибудь в свою интернатскую газету.
Гневный голос ученической общественности подействовал сильнее других мер: зимой безобразия «хунты» прекратились. Но в феврале случилось новое происшествие. Со слов Долинова, дело было так.
Часов в одиннадцать ночи дежурная по интернату воспитательница пошла в обход по спальням. У девочек все было тихо, все легли спать. На этаже мальчиков тоже как будто все обстояло благополучно. Заглянув в дверь спальни восьмого отряда, учительница хотела отойти, но поза спящего у окна показалась ей странной. Ноги неловко подогнуты; зачем-то с головой укрылся, когда в спальне тепло. Войдя, она разглядела, что одеялом укрыта подушка и скомканный угол матраса, хозяина же постели на месте нет. Подобное сооружение высилось и на соседней кровати.
Воспитательница разбудила командира отряда, комсомольца Андрюшу. Тот подивился: Сема Федоскин и Толя Корабликов ложились спать вовремя, куда же они подевались? Он разбудил еще троих комсомольцев, Юру, Борю и Митю. Стараясь не шуметь, мальчики оделись и вышли с воспитательницей в коридор.
— Придут они, Екатерина Антоновна, — уверял Андрей. — Пошляются и вернутся в спальню. Это с ними бывает.
— Надо весь дом обойти, — предложил Митя, невысокий ростом черномазый живчик. — Верно, курят где-нибудь.
— Кабы ненадолго ушли, постелей бы не маскировали, — резонно возразил Борис.
— Пойдемте спросим у тети Паши, не видела ли их, — сказала Екатерина Антоновна.
Старушка уборщица, дежурившая внизу у главного входа в интернат, сказала, что двое старшеклассников недавно прошмыгнули на крыльцо: «Сейчас вернемся», — а вот кто такие, она не успела разглядеть. Андрей решил:
— Мы с Юркой останемся здесь, а Митя с Борисом пойдут к дверям во двор. Будем их дожидаться. В случае чего поставим на обсуждение отряда. А вы, Екатерина Антоновна, идите себе в учительскую. Если что, придем и вам скажем.
— Операция «Ы»! — подмигнул товарищам, уходя, Митя.
Воспитательница в учительской прилегла на диван. Когда ее разбудили, стрелки стенных часов показывали уже четверть четвертого. Андрюша с Митей стояли перед ней взволнованные и смущенные.
— Пришли, — сообщил Андрей. — Авоськи мы у них взяли и припрятали.
— Какие авоськи?
— Видим — тащат что-то в двух авоськах. Смотрим — папиросы…
— Папиросы? В авоськах? Что это значит?
— Пачки папирос и еще коробочки с чем-то. Спрашиваем: где взяли? «Потом, — говорят, — расскажем, скорей спрятать надо где-нибудь, чтобы нас не застукали».
— Так это они что же, украли где-нибудь?
— Из ларька будто бы взяли.
— Батюшки мои! Так это они табачный киоск ограбили?!
— Наверно. Спрятали все в пустой шкаф в бытовке, ключ от нее вот, у меня. Без меня туда не войдут.
— Сейчас же несите всё сюда! — распорядилась дежурная по школе. — Или нет, я сама с вами пойду…
— Екатерина Антоновна, — возразил Митя, — может, лучше выследить, что они хотят с папиросами делать? Их, верно, подговорил кто-нибудь на кражу. Федоскин ведь уже судился один раз и условный приговор к двум годам имеет.
— Попридержи, милый, свою пинкертоновскую фантазию. Они твои товарищи, и первое, что мы обязаны сделать, предостеречь их от новых глупостей. Довольно того, что они уже натворили, а если их кто подбил, пусть Федоскин сам и расскажет.
Минут через десять на столе в учительской возвышалась горка пачек «Беломора», «Севера», сигарет «Прима» и других, в целлофановых обертках кучками лежали коробочки с незатейливыми брелочками, цепочками, несколько самопишущих ручек и тому подобная мелочь. Юные похитители, как видно, совали в свои авоськи наспех, что попадало под руку.
— Ах, Толя, Толечка! — сокрушалась воспитательница, глядя на эту незаконную мальчишечью добычу. — Поддался-таки Федоскину! А тот о чем думал? Теперь ему колонии не миновать, второй раз условного не получит. Зовите-ка их обоих ко мне. Не спят, наверное.
Митя выбежал из учительской.
— Екатерина Антоновна, — сказал Андрюша, — а если бы они отнесли сейчас эту ерунду обратно в киоск, на прежнее место, пока никто кражи не заметил? Тогда их, может быть, и судить бы не стали.
— На этот счет я всех законов не знаю. Поговорим с ними, а потом что скажет Леонард Леонович. Конечно, надо им как можно скорей идти с повинной.
Тут вихрем ворвался Митя, за ним и Юра с Борисом.
— Ушли! Оба ушли из здания!..
— Мы их пытались удержать, — объяснял Борис, — звали к вам, уговаривали повиниться. По-моему, Толька бы не ушел, да Семен ему говорит: «Идем, погуляем на свободе, пока в милицию не забрали. Теперь все равно заберут». Даже и на авоськи рукой махнули, бегом пустились из интерната.
— Так идите же скорей, догоните, верните их! — волновалась Екатерина Антоновна. — Ах, что за глупцы такие, не понимают, что каждая лишняя минута отягчает их вину!.. Бегите же за ними!
Комсомольцы гурьбой сорвались с места.
На улице, однако, беглецов догнать не удалось, никто не видел, в каком они ушли направлении.
…Просмотрели и пересчитали все вещи из авосек, составили их список и приложили к протокольной записи случившегося, подписанной участниками этой чрезвычайной «операции Ы». Утром Долинов, узнав о ночном ЧП, первым делом дозвонился до матери Семы Федоскина. Она работала продавщицей в комиссионном магазине, была в разводе с мужем. Сына не видела с выходного дня и где он, не знает. Директор школы предложил ей сейчас же приехать, отпросившись в магазине. У Толи Корабликова отец работал сторожем на дровяном складе, сильно пил. Мать Толина давно умерла; мачеха к пасынку относилась хорошо, но она с год как оставила Корабликова-отца из-за его пьянства. Толя изредка навещал ее в выходные дни.
Командир восьмого отряда Андрюша и секретарь школьной комсомольской организации Герман вошли в кабинет директора узнать, нельзя ли обойтись без официального сообщения милиции о краже. Папиросы и все прочее в целости, все будет возвращено в киоск. Нарушителей все-таки не милиция поймала, а их же собственные школьные товарищи.
— А то ведь Семена теперь засадят, — говорил Герман. — И парень пропадет, и для нас позор, для интерната.
— Вы думаете, меня самого это не заботит? — отвечал Долинов. — Но как можно скрывать кражу? Да ее, вероятно, заведующий киоском уже обнаружил. Что же нам с вами, воров укрывать? По-вашему, это будет меньший позор для интерната?
Он взял трубку и при комсомольцах позвонил в отделение милиции. Дежурный, выслушав его, ответил, что заявление об ограблении табачного киоска лежит перед ним на столе. Долинов обещал отослать в отделение все похищенное и ночную протокольную запись.
