людей сверху вниз. На графа, что невольно отшатнулся.
Две огромные фигуры в изодранной одежде.
— Вот ведь… твари!
— Где твои люди?
— … А?
Большие и круглые, глаза Эвенгарта были широко распахнуты. Лицо его было страшно.
— Я говорю — зови людей!..
Январь хотел переспросить. Но поступил иначе. Наконец-то встав, он опёрся на тут же подставленное плечо. Переступил сильно морщась.
Фирс смотрел на всё это молча.
Зрелище не сулило ничего хорошего.
— Кретин.
Телохранители не внушали доверия. Хотя даже они были достаточно надёжны в сравнении с… Запах… Запах готовящегося мяса. Достаточно сильный, хотя и неприятный.
— … Я их закопаю!
Мясо уже было заброшено, и белый бульон бурлил с «глубоким» звуком. Сначала сержант расслышал мерное «чварк», а уже потом заметил Фирса Эвенгарта.
Капитан надвигался.
Собака сорвалась в непрерывный, кашляющий лай.
— Я же сказал!… Закопать!
Рядовой, что собирал обильную пену, выронил ложку. Старший тут же согнулся, шаря в траве у огня.
— А Его Сиятельство подошло сразу после…
— Он сказал — ВАРИТЬ… — возмутился парень. — Он был недоволен, что мы до сих пор не начали.
— … Мы же спорить с Господином не можем.
Капитан дышал очень спокойно. И глубоко.
«Это Красс виноват, — определился Фирс для себя. — И он ответит. Лично мне ответит, и уже будущим утром».
— Ну, так что теперь? Выливать? — переспросил сержант не слишком неуверенно.
У Фирса было тринадцать вооружённых телохранителей. Пять собак и тролл. Плюс шестнадцать военных. Плюс селяне и, если иного выхода не будет, великан.
Предплечье Эвенгарта ещё довольно сильно ныло. И дёргало.
По лицу это сказать было невозможно.
— Теперь пусть варится.
Забрав у несколько ошарашенного юнца большую деревянную ложку, Эвенгарт потёр её о подол. Подув, чтоб отогнать бурлящую пену, он зачерпнул, снова подул и попробовал.
— Что? Не солили ещё?
— Н-нет.
— Значит, нужно посолить, — отхлебнув ещё раз, Фирс кивнул удовлетворённо. — Это на общий стол.
* * *
Меня «подбросило»! Ударило! Брызги. Голенище сапога залило.
Словно с десяток трёхфунтовых духов пристали к ноге.
Я обернулся: чёрные стволы над водою.
Мостик из ряда наваленных камней…
Подошва заскользила по мху. Развернувшись, я выставил бедро… Не рассчитал и боком, больно, втемяшился в зазеленевшие грани стены.
Шляпа не смялась.
Ночная птица сорвалась. Цепляясь, я пополз наверх. По корням. Побежал прямо по выбоинам. Отмахнулся кое-как от торчащей иглами хвои. Полосы лунного света. Они лишь очертили тени. Я отталкивался прямо от чёрной ленты.
Пятно.
Эльва, босая женщина в простом белом платье, белым силуэтом обозначала то, что осталось от древней полуарки. От прохода.
Её лицо было чистым. И ничего не выражало. Руки лежали на округлом животе.
Я спрыгнул в реку. Земля посыпалась, и большой, с обтёсанными краями камень пошёл вслед за мною. Он поднял тучу брызг.
Плеск позади стал ближе.
«Ш-ш-ш-ш-щщ—Шша!»
* * *
Зиг слишком спешил слезть с баррикады. Он запутался в наваленных брёвнах и упал. Вывернул ногу, так что дальше бежать он уже не мог.
— Докл… Ух… Яс… Кабаны появились на дороге!
— Сколько?
— Четыре головы… Больше я не видел.
— Поджигайте дерево! — Голос Эвенгарта поднялся над общим гамом… — Арбалетчики на стену! Остальные, будьте готовы бросать горящие поленья в поле. Рядовой, что они делают?
Зиг не сразу понял, что обращаются к нему.
Он испугался этой заминки.
— Они… Они вроде ищут что-то.
— Пусть роют… Если станут подходить к воде, сразу доложи Мне… Приведите телёнка!
Не поспевая, Зиг невольно отстал. Огромных усилий ему стоило на одной доскакать до горы из поломанных лавок и столов.
— Но с-сэр… они ничего не роют, — нога вчерашнего мальчишки подломилась. — Они… они только толпятся и смотрят в нашу сторону. Словно чего-то ждут.
Фирс Эвенгарт это выслушал очень внимательно. Он бросил обитый кожей табурет и сам решительным шагом направился ко рву. Проскакав по брёвнам, капитан легко вскарабкался по наваленным сучьям.
Он сощурился.
Проходя сквозь баррикаду, неровный рыжеватый свет углами освящал заросшее поле. Овёс казался чёрным и серым.
Что-то хрустело.
Некоторое время понадобилось глазу, чтобы привыкнуть.
Кабанов не было четверо. Их было больше. Хотя Эвенгарт и не мог сказать сколько конкретно. «Возможно, девять».
Кто-то на самом деле уже обнюхивал дорогу, но остальные пока ещё топтали злаки.
Их было много, и все они были большими, до странности хищными зверьми.
— Соберите селян!.. Пусть каждый взрослый возьмёт оружие, которым владеет!
XXXII
Из передней неслись ругань и лай. Сбитая из неструганых досок дверь распахнулась. Трое мужчин ввалились, Январь вошёл припадающим шагом. Он задел деревянное ведро со старыми подковами.
Едва не рассыпал.
— Бисътро! Бери, с чем може-щь съправиться — и к баррикаде!.. Живее!
Дети голосили, а высокий, сутулый мужчина с большою грязною лысиной смотрел вопросительно.
Он не понимал.
* * *
Пламя колыхалось и воняло. Ещё немного и масло должно было выйти, погрузив конюшню во тьму.
Тени зажелтели и заострились. Они гуляли по перекладинам коновязи. По сколоченному на совесть, а ныне совершенно рассыпавшемуся амбару[1]. По черепкам и сену.
Сминая между пальцами козью ножку, Гратц молча прислушивался к голосам. К шуму шагов и гулкому, очень шумному дыханью.
Он подметил ряд факелов, что скоро пронесли за стеною. Проследил за рядом золотистых всполохов.
Лемнику очень хотелось что-то сказать. Но на сей раз он сдержался. Девчонке и так приходилось нелегко: то и дело Эль поглядывала на руку. Пальцы её заметно дрожали. Наёмница с напряжением сжимала, и разжимала их, так что хрустели костяшки.
Шорох на крыше. Словно кто-то на карачках пытался продвинуться по очень, очень старой черепице. Прогнившие доски прогибались и издавали негромкие стоны. Пыль ссыпалась на солому.
— Эль… Ты слышишь?
Наёмница не откликнулась.
— Эль!
— Д!..
— Тыхо! — оборвал её стражник… — Послушай.
Дерево над загонами натужно вздохнуло… и струйка сора в свете фонаря окрасилась в жёлтый.
Стражник привстал. Стараясь держаться от неизвестности подальше, он приблизился к девушке. Встал с нею вровень.
На улице кто-то закричал, заголосил — и доска захрустела. Показалось чьё-то лицо… но сразу же исчезло. Некто ухватился за край прогибающейся доски. Он попытался отодрать.
Гратц закашлялся. Хрипя и свистя. Он несколько раз ударил себя кулаком по тощей, костистой грудине. Чуть попятился. Зацепился и упал на сено.
— А… — начал стражник.
Но сам тут же зажал
