Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
ней заметил Марсупин, не только не выглядела хуже, но к ней вернулись румянцы. Её смех был более весёлым, душевное спокойствие непоколебимым. Она казалась вполне счастливой, не делала выговоров, не жаловалась, не обвиняла Бону и, обнаруживая к ней большое уважение, избегала всякой причины раздражения.
Но именно это спокойствие, это хладнокровие, эта весёлость молодой женщины больше всего раздражали Бону. Хотела, чтобы она плакала и страдала, а дождаться этого не могла.
Елизавета сносила всё. У неё отобрали слуг, она ограничилась оставшимися, её покинули, она находила занятие в одиночестве и жила со своей Холзелиновной. Бона была бы рада удалить и эту подозрительную наперсницу, уволить под каким-нибудь предлогом, обвиняла её в фальшивых донесениях, но доказательств не было, а мать Елизаветы заранее условилась, чтобы старая воспитательница осталась при ней, и её не могли удалить.
За ней и Холзелиновной следили на каждом шагу; из числа четырёх девушек, которых оставили при Елизавете, половина была подкуплена Боной и служила скорее ей, чем своей пани. Ни одно слово, занятие не ускользнули от глаз итальянки, но ловкая Кэтхен умела так устроить, что до старой королевы доходило то, что она хотела.
Со времени отъезда молодого короля его отношения с женой были разорваны. Он не писал ей. Бона тем громче, на зло жене сына, поднимала то, что к ней ежедневно приходили письма. Но, казалось, и это не производит большого впечатления на Елизавету.
Она слушала рассказы королевы и они её удовлетворяли.
Раздражённая Холзелиновна уже в Неполомицах начала уговаривать свою госпожу, чтобы она первая написала мужу и напомнила ему о себе. Со своим обычным внешним хладнокровием Елизавета отвечала ей, что должна ждать, когда муж ей первым напишет, что тогда охотно поспешит ответить, но навязываться ей не подобает.
Кэтхен напрасно старалась ей доказать, что это бы ни в коей мере не унизило её достоинство, а доказало бы привязанность; молодая королева в страхе, как бы не портить отношения с Боной, сопротивлялась.
Каждого посланца из Вильна спрашивали, не привёз ли он письма от Августа; ни один из них ничего не принёс для жены. Но и к матери послы стали более редкими.
Как только король почувствовал себя чуть более сильным, Бона, которой соседство Кракова было неудобным, ускорила отъезд в Корчин. Не объявляли, как долго они там намеревались пробыть, а о дальнейших планах путешествия было глухо.
Одного утра королевский кортеж выехал, кто-то раньше, другие вместе с каретами, которые везли Сигизмунда, Бону и Елизавету.
Молодая госпожа ехала с Холзелиновной, со своим очень маленьким двором и службой, тут же за Старым, который тщательно наводил справки о своей, как он её называл, дочке.
Очень медленное путешествие, заранее обдуманное так, чтобы с чумой не сталкиваться, а заражённые места, если объехать их было невозможно, проезжать без остановки, шло невыносимо долго и не всегда удобно. Редко где можно было остановиться и разместиться без давки. Елизавета переносила это с почти детской неопытной весёлостью, её всё забавляло, даже сама нехватка чего-нибудь и лишение того, к чему давно привыкла.
Прекраснейшие осенние дни, последние цветки, бледные лучики солнца, виды поселений, замков, усадеб, встречаемых людей, рыцарей, духовенства пробуждали её любопытство и не давали почувствовать усталость. Всё это было невыносимо для Боны, которая ехала беспокойная, злая, а призрак Марсупина, внезапно исчезнувшего, всюду её преследовал.
На каждом ночлеге она боялась его встретить, в каждом встречаемом путнике, расспрашивала свой двор, поручала быть начеку. Таинственное внезапное исчезновение итальянца, упорство которого она знала, наполняло её страхом.
В Новом Корчине пробыли недолго. Гетман Тарновский приглашал короля в одно из своих имений, в котором он свободно и безопасно мог пожить какое-то время. Сигизмунд с радостью принял бы предложение, но Бона не терпела, боялась гетмана. Это был враг Кмиты, неприятель Гамрата, союзник Мациёвского, явный антагонист старой королевы, муж великого и независимого духа, один из тех очень немногих, которых итальянка ни сломить, ни обмануть, ни укротить не могла.
Занимающему высшую гетманскую должность Тарновскому уже нечего было добиваться; огромные для своего времени владения делали его одним из самых богатых магнатов не только в Польше, но во всём цивилизованном мире. В XVI веке пятьдесят тысяч золотых червонцев дохода при гетманской булаве и большом имени представляли огромную силу.
Бона распоряжалась такими же большими сокровищами, как он, но была гораздо зависимей него, и только её хитрость, интриги, неразборчивость в средствах делали её опасной.
Кмита, которым она пользовалась против Тарновского, его отъявленный враг, при всём усилии для борьбы с гетманом не дорос до его авторитета и значения. Тарновский обходился с ним чуть ли не презрительно, никогда не бросая вызова, но там, где столкновение было неизбежно, сохраняя своё превосходство. Оба они в глазах родины, которая их знала, авторитетом и популярностью мериться не могли и не стояли наравне. Кмиту упрекали в насилии, безумствах, выходках, в банде разбойников, которая ему служила, когда гетмана никогда никто ни в чём упрекнуть не мог, что могло бы затмить его славу.
Победитель в стольких боях, он был чист и незапятнан и добродетель свою носил высоко, не боясь даже клеветы, которая не могла к нему пристать.
Не было причины отказаться от приглашения Тарновского, которое, хоть Боне было неприятно, было принято.
Двор переместился в спокойное поселение, наскоро приготовленное для его приёма. Там построили сараи, возвели новые дома, а гетман со старопольским гостеприимством принимал государя, не давая ему ничего желать, потому что желания были предвосхищены.
Это было деревенское пристанище, но ни в чём не было недостатка, и в сравнении с Неполомицами было более удобным. Король его облюбовал. Вокруг о страшном море нигде слышно не было и только из Кракова всегда приходили плохие новости, так что о скором возвращении в него нельзя было и мечтать.
Елизавета была там, как и везде, всем счастлива и терпелива ко всему, с чем сталкивалась. Бона, напротив, проявляла всё больше беспокойства, с одной стороны за здоровье и жизнь мужа, с другой – за сына. Август писал реже.
В план Боны не входило, чтобы король разрешил сыну править в Литве; хотела, чтобы он был у её бока, под непосредственным влиянием. Между тем жизнь в Литве, сближение с местными панами чрезвычайно побудили их возобновить старые требования, чтобы Сигизмунд дал сына на великое княжение. Все послы, приезжающие оттуда, привозили письма с требованиями, с похвалами молодого пана, с просьбами к нему.
В Польше уже знали, что на будущем сейме, который Литва требовала для срочных дел,
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
