Создавая образы некоторых главных героев, я вдохновлялась историями реальных людей, которые участвовали и пострадали в тех ужасающих событиях. Это Рафел Вальс, в романе названный Габриелом Вальсом, Рафел Кортес д’Альфонсо, ставший Рафелом Кортесом по прозвищу Шрам, Пере Онофре Кортес де Гильермо, превратившийся в Рафела Кортеса Дурью Башку. Иезуит Сабатер послужил прототипом отца Феррандо, а автор омерзительной «Торжествующей веры» Франсиско Гарау – прототипом отца Аменгуала.
Я намеренно изменила имена, фамилии и прозвища, желая подчеркнуть, что моя книга – не история, а вымысел. В исторической науке с материалом нельзя обращаться вольно. В романе же, пусть даже историческом, пока соблюдено правдоподобие, все допустимо, а потому оправдано.
Я стремилась, избегая анахронизмов, дать читателю представление о том, как в конце XVII века на Майорке жили и умирали тайные иудеи, какие у них были дома, какие обычаи, чем они занимались, как некоторые из них заключали с аристократами союзы в области морской торговли (точнее, морского разбоя), которые сильно обогатили майоркскую знать.
Чтобы докопаться до всего этого, я работала в разных архивах, перечитала массу источников и освоила библиографию ad hoc[148], а также консультировалась со многими специалистами, среди которых хочу особо упомянуть – с благодарностью за полученные от них знания и советы – Айну Паскуал и Перико де Мунтанера.
Что касается стиля, то я старалась не использовать слов, не зафиксированных в текстах прежде конца XVII века, но и не злоупотреблять архаизмами, которые, безусловно, усложнили бы чтение романа. Я включила совсем немного выражений из языка евреев майоркского гетто, найденных в протоколах допросов, в нем христиане обозначены как «люди из дома Перони», поскольку под именем Перони подразумевался Иисус. Я решила вводить майоркский говор в реплики исконных жителей острова, сохраняя местную фонетику и особую форму артикля[149], однако исключила их из речи инквизиторов, поскольку, как свидетельствуют документы, они избегали употеблять этот артикль во время допросов или религиозных церемоний. Лингвистические консультации Айны Моль были, как всегда, неоценимы.
Я также должна выразить глубочайшую признательность Мери Торрас и Пилар Белтран, которые неустанно и бескорыстно помогали мне, набирая на компьютере текст, исправляя его и вновь набирая.
Роман «В последней синеве» не несет в себе полемического запала, хотя так может показаться. В нем нет намерения бередить старые раны и тем более наносить новые, намекая на нетерпимость большой части майоркского общества по отношению к целой группе майоркцев еврейского происхождения. Тем более что гораздо худшими, чем события 1691 года, оказались их трагические последствия, когда потомки сожженных во время аутодафе подвергались остракизму и унижениям. У всех них мы, майоркцы доброй воли, можем лишь просить прощения. Ради этого, в том числе, и был написан роман.
Барселона, 10 января 1994
