же. Забирайте вашего брата… и матушку…
Он запнулся, скривился и задышал вдруг быстро и часто.
– Я…
– Заткнись, идиот. – Я увидела тьму там, внутри тела. Проклятье? – Я поняла.
– Но… не уедете?
Нет, конечно.
Как их бросить? Матушку. И Чарли. Чарли, который точно возражать не станет, даже обрадуется, изъяви я желание свалить. И поможет. Но… я же себя уважать перестану.
Как потом в зеркало смотреть?
Как вообще жить?
И не в совести дело, но… я не смогу без него. Просто не смогу.
И я покачала головой.
– Держите крепче, кажется, набили слишком плотно.
Сент-Ортон молча сделал вид, что держит.
– Клятва? Проклятье?
– Не знаю. Но это неважно. Он не оставит меня в живых. Теперь – точно.
Ага.
Еще одна хрень.
– Теперь последний этап. – Бертрам Орвуд не позволил додумать. – Убираем руки. И пытаемся влить в ваше создание Силу. Но действуем медленно…
И взгляд у него такой спокойный-спокойный. Сразу заподозрилось неладное.
– Я… – Я посмотрела на кролика. – Пожалуй, воздержусь. Что-то…
Громкий хлопок за спиной заставил меня вздрогнуть и обернуться. Потом еще один – и о щит, выставленный Сент-Ортоном, ударились ошметки чего-то темного и на редкость вонючего.
– Твою ж мать! – Кто-то тряс руками, пытаясь сбросить остатки гнилой плоти, что покрывала студентов – почти всех. – Что за хрень!
Кого-то снова вырвало.
А очередной бледный юноша растянулся на полу. Вот не знаю, что там у Сент-Ортона с папашей, но в одном тот прав: измельчали маги ныне.
Забрезгливели.
– Это… – Сент-Ортон поглядел на кролика. – Это ведь…
– Вот что происходит, когда обычный одаренный пытается подражать некроманту. – Бертрам Орвуд наблюдал за произошедшим с явным удовольствием. – Конфликт энергий, и в результате – неконтролируемый выброс.
Кролики.
Мать его, взрывающиеся кролики – это как-то чересчур, не находите?
Я поглядела на герцога.
Тот на кролика.
– А ты не будешь против, – дрогнувшим голосом спросил он, – если я его просто сожгу?
Против? Да я сама предложить собиралась.
Сент-Ортон щелкнул пальцами, и кролик осыпался кучкой пепла. Надо же! А я так не умею. Обидно.
– Слушай. – Не то чтобы я разом преисполнилась к нему любви или хотя бы сочувствия, но… – А ты не хочешь с Орвудами поближе пообщаться?
– Не помогут.
Интересно.
Очень интересно. Я прямо-таки чувствую, что занятие прошло с превеликою пользой.
– На самом деле я привык. – Он вытащил платок и протянул мне. – Не стоит опасаться, он не отравлен.
Да? А так можно?
То есть можно, наверное, но я скорее заляпать опасалась. Руки-то не самые чистые.
– Я давно уже живу в долг. – Теперь он говорил не то чтобы шепотом, но спокойно, с этакой уверенной обреченностью. – А вот вам…
Губа дернулась.
– Леди Диксон… – Голос Найджела изменился, и не только он. Лицо тоже исказила судорога. На долю мгновенья. – Занятие окончено. И если позволите, я проводил бы вас… к мужу.
И совсем тихо добавил:
– Пожалуйста.
А потом еще тише, так, что я едва расслышала:
– Найдите повод… отказаться.
И губу закусил.
Я поглядела на Бертрама. Тот чуть нахмурился. И кивнул… разрешая?
– Думаю, нынешняя работа многому вас научила, – заметил Орвуд. – Кстати, на следующей работе возьмем проект посложнее. Леди Диксон, позволите вас проводить? Тем более мне все одно надо наверх. Полагаю, отец также завершил свое… выступление.
Так мы и пошли.
Я. Справа – Орвуд с Лапочкой. Слева – Сент-Ортон. Шли мы, шли… ну и пришли. Тот же холл. Те же люди. Ага, Чарльза вижу в компании светловолосого господина с физией донельзя знакомой.
Я перевела взгляд на Найджела.
Ишь ты, как его корежит-то.
– Леди Диксон. – И голос деревянный-деревянный. – П-позвольте представить вам моего отца… лорд Алистер, герцог Сент-Ортонский.
И поклонился.
А я только вдохнула. Мать моя женщина, как же воняет-то! Да несчастные погибшие во имя науки кролики и в подметки этому герцогу не годятся.
– Премного счастлива знакомству, – сказала я с легким чувством сожаления. Главным образом о том, что вонь – это вряд ли веская причина, чтобы пристрелить человека.
– И я, леди, несказанно счастлив, – пропел Алистер Сент-Ортон, кланяясь низко. – Давно мечтал встретиться с особой столь… выдающейся.
И руку протянул.
Донельзя изящную руку с тонкими пальцами и перстнем в виде дракона.
Глава 44,
где, если подумать, ничего не происходит
Виктория, забравшись на подоконник – вот что у нее за манеры-то? – меланхолично обрывала лепестки. Лепестки падали на юбки, прилипали к влажноватому стеклу. И что-то было такое во всем этом донельзя тоскливое, что слезы на глаза наворачивались.
Вообще, они наворачивались сами собой, и с утра Эва даже всплакнула.
Слегка.
Совершенно без причины, что явно ненормально. И главное, чувство непонятное. То ли бежать куда-то тянет, то ли упасть без сил.
А цветы раздражают.
И университет тоже раздражает, потому что… потому. А цветы сильнее. Несут и несут. Каждый день. В домике уже места нет, а их все тащат.
«Прекраснейшей».
И у Тори такие же записочки. Тоже, стало быть, прекраснейшей. Самой очаровательной. Пленившей душу. Никакой, в общем, фантазии. Хотя когда-то мечталось, чтобы так… а Эдди ничего не прислал. И вообще, он появляется, да, но словно бы скорее для порядку, чем по делу.
И на ту сторону пройти не получается.
Эва пыталась.
И Тори пыталась. Дудку вот брала, гладила, баюкала, но дунуть так и не рискнула. Наверное, из-за того, что на полигоне случилось. Хотя, конечно, не факт, что тут Тори виновата. Или Эва. Или вообще кто-нибудь виноват. Может, оно само восстало. И вообще, справились же.
С нежитью.
А с остальным? Спросить, что происходит, не у кого. Берт на вопросы лишь головой покачал и сказал, что все сложно и нужно потерпеть. Немного. До бала у Эстервудов, потому как что-то там на этом балу произойдет. Тут и ежу понятно, но вот что?
Отец и вовсе появляется редко.
Чарльз Диксон мрачен.
Милисента тоже. Кажется, они вообще поссорились. Или нет?
– Бесишь, – сказала Тори, не открывая глаз.
– Чем?
– Сопением своим. И возмущением.
– Я не возмущаюсь!
– Ага.
– Я просто… просто вот опять! Как всегда! Что-то же произошло, ну… тогда, на лекции. Или после?
– Когда ты сбежала в парке погулять?
Щеки вспыхнули. И… и ведь не одна она гуляла, а втроем, что совершенно точно прилично и допустимо. И говорили они о важном.
О драконах.
И еще о прериях. О Мертвом городе, в котором Эдди побывал, но тоже странно, почему тогда только Милисенту город принял? Если Эдди тоже дракон? Или тогда он еще не был совсем драконом?
Не это важно, главное, что они говорили.
Как-то сразу и
