Как вспышка молнии озарила сознание.
— «Темнота...решетка...» — пророческие слова гадалки Рады.
Слушала стоны и еле слышный предсмертный плач Клейменых всю ночь, а тело трясло и трясло.
Я пряталась от темноты под курткой много времени. А может и мало...но для меня казались вечными эти минуты или часы одиночества. Мой кошмар ожил, самый ужасный страх, мой единственный страх.
Не знаю, когда раздался щелчок двери. Слышала сквозь куртку шаркающие по бетону шаги. А я не двигалась. Ноги, согнутые в коленях, жалобно ныли от неудобной позы.
Руки, подхватившие за талию, узнала сразу. А в тот момент было все равно. Пусть кто хочет берет.
Гектор снял с меня куртку и поставил на шаткие, непослушные ноги. Свет заливал тюремную камеру, а напротив моих глаз, только немного выше вновь равнодушное, холодное лицо.
Больше не унижусь до мольбы перед тобой.
Пустыми, непроницаемыми глазами, без отрыва смотрела на мужчину. А зрачки жгло от яркого света после абсолютного мрака. Я не плачу, я не жалею себя, просто... я не виновата, что глаза слезились от яркости.
— Дурь вышла? — поинтересовался глухо.
А я не кивнула, не отвернулась, просто смотрела, как деревянная кукла. Полностью выпотрошенная, иссушенная. И ноги не держали, и если бы не Гектор упала бы обратно на колени на холодный пол перед Карателем. В ноги после подъема прилила кровь, они противно загорелись, загудели. Потом мужчина перекинул меня на плечо, как когда-то в университете. И понес свой трофей, придерживая кистью бёдра и платье, чтобы то высоко не задиралось.
А я немного была наклонена вперед — вниз головой, равнодушно глядя на бетонный пол, на редкие светильники на стенах, загоравшиеся, пока мы поднимались обратно по лестнице.
Я — первая Клейменная, которая покидала темный дом. По крайней мере после заточения в нижних палатах никто живым не выходил. Дальше один путь — самосожжение.
В машине, закутавшись в полы собственной куртки, прятала нос и, поджав ноги к телу, пыталась согреться. Печка в машине вроде работала, а тепла не было. Лед в крови, вся кровь заледенела в жилах, даже слез не было — тоже, наверное, внутри превратились в застывшую глыбу.
Светофоры на дорогах горели оранжевым и мигали выключенные. Но на улице начинало светать, вероятно часов пять-шесть. Гектор, как обычно, выполнил угрозу. Сказал, научит послушанию — вот учил. Научил одному — что ему нельзя верить.
Когда отец посадил в темницу, я не просила его остановиться, потому что знала — бесполезно. Я для него эксперимент. Мои мольбы, как об твердую стену рикошетили вниз, в пустоту. А сегодня ночью зачем-то просила Гектора остановиться, зачем-то жалостливо умоляла, будто поверила на секунду, что в нем есть что-то человечное. Что значу для него чуть больше, чем очередная дырка. Тайно надеялась, что для него я — особенная. Каждой девочке хочется быть особенной. Я жестоко ошиблась.
Гектор взял меня за лицо, чем отвлек от мыслей, и повернул от стекла к себе. Смотреть тошно в его глаза, в груди болезненно закололо. Заледеневшее сердце. Оно тоже покрылось тонкой корочкой льда, чтобы впредь не было больно. Когда тебя учат, когда тебя наказывают... И не понятно по какой причине. За то, что крутила хвостом?
Я мягко высвободила подбородок и отвернулась вновь к окну.
— Диана, надеюсь, ты все поняла? — поинтересовался Гектор, пока мы ехали под звуки включенных поворотников, создающих своеобразный треск в тишине машины.
Говори сам с собой Каратель. Это лучше всего. Потому что ты умеешь слушать только себя драгоценного, а на остальных плевать...
Лед оттаял, почему-то слезы подкатили к глазам, и я, прикрыв ладонью лицо, полубоком смотрела в окно, изо всех стараясь не создавать ни звука, чтобы этот урод сбоку не увидел.
Куда теперь везет? Какое наказание следующее?
Даже не надеялась попасть домой.
Я и не попала. Оказалась возле серого двадцатиэтажного здания в неизвестном районе, а мое тело несли большие руки. Вновь, как трофей, перекинули через плечо. И сапоги снимал с меня, присев на одно колено, и куртку снимал, пальцами прикасаясь в процессе к моей голой коже, и на руках нес по коридору. А я равнодушно провожала взглядом коричневые стены неизвестной квартиры, бра, освещавшие путь. Диван увидела в зале. А потом темнота вновь, а под спиной — мягкость, в которую аккуратно погрузили.
Наступило столь желанное тепло, как же хотелось заснуть навеки. Подальше отсюда.
Лишь бы не видеть эти руки, что упёрлись ладонями по бокам от моей талии. Лишь бы кровать не прогибалась под тяжестью его веса. Не видеть колена в спортивных штанах, рядом с ногами. Не чувствовать приближения и наклона мужского тела.
Лишь бы не Гектор скатил мое тело на лопатки, разворачивая для своего любопытного взгляда. Колено просунул по краю подола платья, заставляя раздвинуть ноги шире.
А я в ответ смотрела на его кадык, на дрожавшую жилу, бьющуюся нервно от сердцебиения. И когда после небольшой запинки Гектор наклонил лицо с явной целью поцеловать — я отклонила голову на подушке и посмотрела в бок на коричневый шкаф с одеждой.
Больше не будет дури? — спросил он. Больше ничего не будет, гребанный Каратель...
Его, как и прежде, не остановил отказ. Огненное дыхание обожгло ледяную кожу. Легкий свет горел от светильника на тумбочке и освещал нас. Лучше бы выключил, чтобы не видеть красивого, но равнодушного лица.
Сначала Гектор лизнул за ухом — похоже, это моя эрогенная зона. Как и в прошлый раз я сильно вздрогнула от навязанной ласки, а потом привычно зашипела, и вцепилась в плечи, обтянутые толстовкой. Прогоняя мужское тело и настойчивые губы, которые вновь уродовали шею. Ставили очередной кровавый засос — клеймо.
Как будто мало страха и боли на сегодня? Глаза воздела к потолку, отчаянно заморгала, заерзала под мужчиной, но обещала себе больше не умолять.
Не хотела...не хотела, чтобы его грудь давила, чтобы его руки держали, одна за бедро, вторая за руку.
Светильник на тумбочке...если до него дотянуться, можно ударить ему в затылок.
Руку подтянула по покрывалу вперед, максимально тихо, чтобы Гектор не заметил, пока был занят. Но резко замерла, когда мужские губы прекратили насиловать шею. Заметил?
Бретельки платья мужчина медленно снял с плеч, стягивая лиф под грудь, оставляя меня в черном бюстгальтере. А язык его оставлял влажную дорожку на коже, там, где в ложбинке лежал маленький кулон с капелькой.
Сначала застудил, а теперь пытался отогреть, заставить кровь закипеть? Нет, Гектор, так не получится. От его языка я только извивалась, ерзала под мужским телом и руками, держащими за локти.
Затем Гектор запустил руки под юбку платья, задрав ее до живота, и быстро снял капроновые колготки, чтобы не мешались. Выкинул на пол рядом с кроватью.
