На столе совершенно неподвижно лежит бледная женщина в вышитом платье. Кое-какие предметы туалета уже валяются на полу: башмаки, шляпка, красная лента, небесно-голубые чулки.
Винге и Кардель остановились на пороге двойных дубовых дверей и поглядели друг на друга удивленно.
— Это еще что за чертовщина? Они что, собрались лекции слушать? По этой, как ее… анатомии?
Винге молча достал часы и постарался, чтобы на них упал свет от лампетты. Полночь только что миновала. Хотел было что-то сказать, но внезапно послышался чей-то голос. Кардель толкнул Винге в бок:
— На самый верх! Сюда идут. Там темно, нас не заметят, зато…
— А может, и заметят, — меланхолично шепнул Винге.
— …зато нам все видно и все слышно, — Кардель предпочел не обращать внимания на умеренный фатализм напарника.
Впрочем, укрытие было неплохим: высокие спинки нижних рядов образовывали для верхних нечто вроде парт.
Фру Сетон была права: за ними и в самом деле легко спрягаться.
Они взбежали по ближайшей лесенке, одной из четырех. Уже на самом верху Винге повернулся к Карделю.
— И помните, Жан Мишель: ни в коем случае не выдавать наше присутствие.
Внимательно, со значением посмотрел напарнику в глаза и повторил:
— Ни под каким видом!
Буквально через несколько секунд двойная дверь аудитории открылась снова.
Первым в зале появился юноша не старше двадцати, высокий и неуклюжий. По всей видимости, еще не научился владеть своим внезапно выросшим телом. Через локоть перекинут фартук, в другой руке — небольшой ящик. Одежда довольно поношенная, а главное, плохо подобрана: блекло-желтое пальто, яркий пятнистый жилет, пряжки на панталонах почему-то разные. При виде трупа на столе он издал радостный клич.
— Все так, как вы и сказали, господин Сетон, все так и есть… но я не верю своим глазам! Вы даже не догадываетесь, как трудно приходится нам, студентам-медикусам, найти препараты, на которых мы могли бы совершенствовать наше искусство. Мне кажется, профессора весьма наивны… они полагают, что можно научиться лекарскому искусству на взгляд и на слух! «Слушайте лекции, господа, будьте наблюдательны, господа», — передразнил он. — Бесконечно вам благодарен!
Сетон выслушал его восторженные восклицания, сложив руки за спиной. Он-то как раз был одет так, будто только что покинул бальный зал в другом конце двора. Лицо в колеблющемся свете лампетты напоминало шутовскую маску.
— Нет уж, Нюберг, это я должен вас благодарить. Если я и оказал вам услугу, то вы расплатились более чем щедро. Подумайте: получить возможность послушать вашу лекцию в отсутствие желающей пощекотать нервы черни… Люди приходят па вскрытия вовсе не из-за новых знаний. Исключительно из любопытства… я бы сказал — нездорового любопытства. Очень и очень вам благодарен, — повторил Сетон, немного повернулся, и свет упал так, что Карделю показалось: лицо Сетона рассечено пополам, и каждая половина живет своей жизнью. — Частная лекция… об этом можно только мечтать.
Нюберг вынул свечу из лампетты и зажег от нее остальные. Снял пальто, закатал рукава и завязал на спине фартук.
— Да… насчет препарата… формально я должен быть уверен, что он… как бы сказать… что труп раздобыт законным путем.
— За это не стоит волноваться. Никакой родни. Вообще никого, кто мог бы задавать вопросы о ее судьбе. Мой помощник, Яррик, выполнил свою часть договора. Предполагаю, и у вас есть свои рутины… по части захоронения останков и все такое прочее?
Нюберг поставил саквояж на скамью, открыл крышку. Пробежал пальцами по ряду блестящих инструментов и кивнул.
— Да… этим обычно занимается наш сторож. Еще до рассвета все будет убрано, и останки передадут для, как вы выразились, захоронения. Я пообещал ему заплатить за доставленные затруднения. Из вашего беспримерно щедрого гонорара.
Он отстегнул ремешок, вынул из чехла нож, поскреб ноготь большого пальца и недовольно поморщился. Достал почти сточенный брусок, плюнул и принялся направлять лезвие. Сетон тем временем разместился в первом ряду амфитеатра.
— Пожалуйста, Нюберг, комментируйте каждое ваше движение, каждый разрез, каждый поворот ножа. Представьте: вы профессор, а перед вами туповатый студент. Боюсь, мои знания человеческой анатомии заметно отстают от желания ее постичь. Интересно, страшновато… Но любознательность, как правило, берет верх.
— Само собой, господин Сетон, само собой. И прошу вас: если возникают вопросы, задавайте их незамедлительно. Вот, смотрите… я делаю разрез… — Нюберг показал, какой разрез он собирается сделать, — продольный разрез от трахеи через грудину… грудину надо перепилить, потом два поперечных разреза, разводим ребра и — что мы видим? Мы видим жизненно важные органы, легкие, сердце в перикарде… э-э-э… в сердечной сумке, крупные…
— Если не возражаете, Нюберг… — перебил Сетон и откашлялся. — Мне бы хотелось… у вас, знаете, такой размах… сразу пополам. Нельзя ли начать с чего-то поменьше? Меня очень интересует… можете показать, к примеру, структуру мускулов и нервов на руке? Или, скажем, на бедре?
Нюберг заговорщически подмигнул и улыбнулся.
— Ага… вы хотите некоторой как бы выразиться миниатюризации — Он слегка запнулся на трудном слове. — Извините, господин Сетон, мы, медикусы, изучающие хирургию, волей-неволей полагаем, что и все так же привычны к… скажем так, к неординарному зрелищу. Человек изнутри. Если нас не остановить, мы сразу лезем в живот и изучаем, так сказать, причинно-следственные связи.
Кардель вопросительно глянул на Винге — что еще за причинные связи в животе?
— Материальная причина болезни, сведшей пациента в могилу, — еле слышно шепнул Винге. — А могила — следствие.
— Конечно, конечно… можем начать с малого, если вам так угодно.
Он разложил на столе инструменты. Несколько раз после секундного размышления менял их местами — видно, прикидывал, в каком порядке они ему понадобятся.
Энергично потер руки и взялся за ножницы.
— Первым делом необходимо удалить одежды. Если хотите, могу оставить промежность прикрытой. Некоторые мои коллеги полагают, что зрелище женской половой сферы в какой-то степени отвлекает…
— Мне все равно.
Нюберг начал резать платье и вскрикнул. Ножницы выпали из рук и с металлическим лязгом грохнулись на пол.
— Господин Сетон! Произошла чудовищная ошибка! Эта женщина, она жива! Кожные покровы теплые, мало того! Она дышит, хотя, еле-еле Дыхание поверхностное Не будете ли вы так любезны сходить за водой, пока я попытаюсь привести ее в чувство?
Сетон закинул ногу на ногу.
— Это никакая не ошибка, Нюберг. Думаю, так даже интереснее и кстати, должен успокоить вашу совесть: она жива, да, но это явление временное. Доза лауданума намного больше смертельной Мы с вами — свидетели ее последних часов в жизни. Если не минут… Мой помощник на всякий случай связал ее кожаным ремешком… но, думаю, эта мера была излишней: двигаться она не в состоянии. И уж точно ничего не чувствует. Так что ваша совесть чиста, Нюберг. Клянусь могилой предков, — с усмешкой заверил Сетон.
