— Подержи! — Велемила сунула ему в руки какой-то жгут, свитый из травы с цветами. Успела нарвать и заплести, пока он любовался. — Надевай! — Она быстро связала концы прочным травяным стеблем и нахлобучила ему на голову огромный пышный венок с дубовыми ветками.
— Я ничего не вижу! — Стейн засмеялся, мотая головой, увенчанной дубовыми листьями, похожими на зеленые лосиные уши.
— Зато и тебя не видно! — Велемила тоже засмеялась и надела на себя похожий венок, только с березовыми ветками вместо дубовых. — Пойдем!
И уверенно потянула его в круг.
Велемилу переполняло шальное веселье — вопреки всему, что с ней случилось, могло бы случиться и еще, как знать, не случится ли в будущем. Все утратило значение, все исчезло — остался только Купала, день свадьбы богов, когда все живое вместе с самим солнцем достигает наивысшей силы и в этот миг, согласно непреложному порядку Кологода, начинает клониться к увяданию. Отсюда это ликование, жажда жизни и любви, упоение своей молодостью и силой, которые отдаленная смертная тень делает только острее, ярче, насыщеннее. Так, наверное, чувствует себя сама богиня Леля: на вершине своего торжества, достигнув полного расцвета девичьей красы и зная, что едва она шагнет за край, как исчезнет — уступит место Ладе, жене и матери. Велемила знала, что стоит обеими ногами на этой самой грани, что сегодня последняя ночь ее девичьей свободы, а может, и жизни, как ведь тут угадаешь при таких делах? Но менее всего ею владел сейчас страх смерти. Рядом с ней был Стейн, единственный, в ком она видела своего Ярилу, они были свободны в этом круговороте из огней и песен, и что же еще нужно?
К тому же ей, внучке жриц во многих поколениях, бывшей баяльнице, было особенно любопытно посмотреть, как справляют свадьбу богов в другом племени — у кривичей. Стая молодежи виднелась возле березы, увешанной венками, — дерева Лели. Впереди столпились девушки в белых рубахах, все в таких же пышных венках, а прочие — женщины, будто красные маки, мужчины, парни, старики и наиболее бойкие дети, еще не заснувшие под кустиком, — стояли толпой, наблюдая за обрядом.
Вот девушки медленно двинулись кругом у березы. Велемила, подлетев осой, растолкала толпу, живо внедрилась между двумя какими-то, и те послушно разомкнули круг, чтобы тут же сомкнуть его вновь, — и запели:
Под березой да ручей,
Ой, Лели, да ручей!
Пришла Солонь молода,
Ой, Лели, молода!
Всю-то ночку не спала,
У отца ключи брала,
Зорю ясну отмыкала,
Из ключа воды брала,
Лицо бело умыла,
Перстень золот сронила.
Мчит Ярила удалой,
Под ним конь-то вороной.
Он коня-то отпускал,
Перстень из ключа достал.
Ой ты дева молода,
Поди замуж за меня.
Кому в ручье купаться?
Кому перстнем обручаться?
Этой песни Велемила не знала, но живо сообразила, о чем идет речь. Под самой березой, в середине, стояли двое: парень и девушка в особенно пышном венке, должно быть, местная Леля этого года. Ярила подал Леле перстень, обнимал ее и целовал, пока песня не кончилась. А народ кругом прихлопывал в лад и подпевал: «Ой, Лели!», приветствуя свадьбу богини, и само ее имя, будто золотой чудесный ключ, отпирало душе дверь в небесную Сваргу. И слезы текли по морщинистым и бородатым лицам от щемящего сердце чувства — радости, ликования, торжества обновляющейся жизни. А еще от пронзительного ощущения единения со всем, что окружало: людьми, деревьями, водой, травой, небом, богами, уже умершими предками и еще не рожденными потомками. В такие мгновения священных праздников человек становится гораздо больше самого себя. И каждой частичкой ощущает неразрывное единство мира, благодаря которому тот и продолжает существовать.
Леля и Ярила тем временем обменялись венками в знак заключенного брака, но для божественного жениха на этом все хорошее и кончилось.
— Ой, Ярила, да ты ж какой старый! — закричали девушки вокруг. — Ой, да он совсем седой! Горбатый! Хромой! Кривой! Ой, да он же совсем помирает!
Парень, изображавший Ярилу, честно старался: захромал, сгорбился, смешно заковылял вокруг новобрачной, хватаясь за бока и всячески показывая свою немощь, в том числе и мужскую, — для этого он использовал огромный деревянный уд, который ну никак не хотел принимать достойное его положение и бессильно падал. Но когда «старый Ярила» понял, что его теперь ждет, резвость в нем снова прорезалась и он пустился бежать! Девушки с визгом бросились за ним, и Велемила в том числе. С жалобными воплями, потешая всю ораву, «старик» носился по поляне, прятался за кусты, пытался даже залезть на дерево, но его тащили оттуда за портки — и не кто иной, как ладожская баяльница, ловко уцепившая его за ногу. Но Ярила не желал сдаваться и, каким-то чудом вывернувшись из портков, пролез по веткам и сверху бросился в воду.
Девушки и женщины диким воплем ответили на шум падающего тела, а Велемила при этом победно потрясала добытыми в битве портками. Мужики покатывались со смеху и отпускали ей одобрительные замечания. Женщины тем временем причитали, оплакивая умершего Ярилу, потом повели хоровод вокруг Лели, которая отныне стала Ладой. Две старшие женщины расплели бывшей Леле девичью косу, заплели две, уложили вокруг головы, покрыли повоем и кикой, надели на нее женскую завеску — все как на обычной свадьбе, когда снаряжают новую богиню-мать в новую, женскую жизнь. Другие в это время вели круг, славили песнями богиню. А Ярила — а на что он нужен, коли уже отдал всю свою плодородную силу? Лада понесла от него с этой ночи, и ровно через девять месяцев, в Ладин велик-день, появится у нее дочка — новая Леля, и с рождением ее в мир придет новая весна.
Новоявленная Лада приплясывала в кругу женщин-молодух, иногда бросая зоркие взгляды поверх голов — видимо, высматривала бывшего Ярилу, который тайком воскрес, выбрался из воды и теперь ждет подходящего случая вернуться уже под настоящим, человеческим именем. Вон вроде мокрый парень за кустами отжимает рубаху. Догадливая Велемила повесила на этот куст добытые порты; вот появилась рука, утянула их в куст, потом появилась еще раз и благодарно помахала. Тот или не тот — без венка не понятно.
А тем временем из молодежи почти только эти двое и остались у костров: прочие как-то разбрелись по зарослям. Видно, папороть-цвет искать, и все больше парами — чтобы не страшно было в одиночку.
— Пойдем и мы тоже поищем! — Велемила, смеющаяся, разгоряченная, сияющая, потянула Стейна в темноту, прочь от костров.
— Куда?
— Жар-цвет искать. Это такая трава волшебная, а кто ее найдет, тому все нипочем! Нам бы с тобой в самый раз ее найти! А еще потому что нас ищут! — зашептала она, когда они отошли от опушки шагов на десять. — Я там слышала краем уха. Народ знает, что битва была возле Глызичей. Говорят, князь Дедобор убит!
— Знают? — изумился Стейн. — И продолжают плясать?
— А как же? — теперь уже изумилась Велемила. — Купалу, что ли, бросить из-за него? На велик-днях Кологод держится, это поважнее какого-то там Дедени!
