– Будь оно проклято! – пробурчала она, пытаясь подтянуть к себе застрявшую штуковину. – Вот уж доберусь я до тебя.
Заметив непостижимо заинтересованный взгляд старой рыжей кошки, сидевшей на выдвижной доске буфета, Клодетт изогнулась и, умудрившись протиснуть локоть в ящик, в итоге захватила пальцами упаковку. Ура, она в ее руке. Клодетт торжествующе улыбнулась кошке, которая медленно и невозмутимо прищурила глаза. С трудом удалось вытащить руку из ящика. Полная победа.
Клодетт посмотрела на извлеченный пакет. Она обозрела его со всех сторон.
Забытый, ополовиненный пакет итальянского кофе. Вполне невинный сам по себе, в глазах Клодетт – в это злосчастное утро – он выглядел опасным, как цианид.
Она не собирается нюхать его, нет, даже не подумает. Она не настолько глупа, чтобы позволить себе такую попытку. Даже слабого духа этих темных, обжаренных и ароматных зерен – не говоря уж о картинах того, как он прогревал их, обычно старательно, с любовью, каждое утро на этой кухне все годы здешней жизни, и того, как он стоял здесь и, дожидаясь, пока кофе заварится, поглядывал в окно, в халате, накинутом поверх пижамы, с ребенком, обычно восседавшим на его плечах или зажатым под мышкой, – было бы достаточно, чтобы лишить ее остатков самообладания. Она не собиралась ничего пробовать. Безусловно, нет.
Чуть позже она, разумеется, попробовала все. Она сняла зажим, раздвинула края красного с серебром пакета, поднесла к лицу и долго вдыхала.
Выждав несколько минут, кошка волнообразным способом спустилась с буфета и направилась к хозяйке дома, которая, как заметила кошка, необъяснимо плюхнулась на пол, закрыв руками лицо. Кошка упорно терлась головой об ее ноги, ожидая отклика. Не дождалась. Женщина продолжала недвижимо сидеть. Кошка протиснулась в щель между лодыжками. Просто удивительно, когда же эта женщина наконец встанет, почему она так странно ведет себя и когда же она наконец вспомнит, что кошка еще не завтракала.
* * *
Дэниел достал два гомеопатических шарика. Он понятия не имел, каково их назначение. Натуральная, видимо, бумажная этикетка так потерлась и выцвела, что невозможно прочесть даже название медикамента.
Неужели ты действительно назвал это медикаментом? Нет ли для этого более подходящего названия? Он уверен, что есть. Лекарство? Нет. Есть еще какое-то нарочито загадочное название.
Эти таблеточки – он вспомнил, что их следовало называть «пилюльками», хотя и считал такое слово весьма неблагозвучным заимствованием из французского языка, – очень маленькие и сладкие. Он погонял их по языку, пока они не растворились, превратившись в магический сладкий порошок. Неудивительно, что дети всегда с удовольствием соглашались их принимать.
Он достал еще две штучки. Поднес пузырек к свету. Множество мелких, идеально круглых и одинаковых шариков. Теперь он разглядел и название на этикетке «Игнация»[96] – написанное выцветшими полустертыми чернилами, и внезапно вспомнил, как Клодетт дала их ему, когда уходила из этой самой квартиры, после того как привезла его обратно с похорон Фебы. Они жили раздельно уже около года, но, услышав о трагедии, она отправила детей к Лукасу и приехала к нему в Лондон, доставила его в аэропорт, держала за руку в полете, отвезла на похороны, потом забрала, следила, как он пил в отеле в тот вечер, довела до номера, мягко развела его руки, когда он неловко попытался обнять ее, а потом доставила обратно в Лондон. Он вспомнил, как она вложила пузырек в его протянутую ладонь, здесь в этой самой комнате, и удалилась, а он тянул руку вовсе не за шарлатанскими гомеопатическими лекарствами, но именно их она дала ему. «Игнация». Она еще имела наглость добавить:
– Для облегчения горя.
– Ты думаешь, – крикнул он ей, – что это бессмысленное дерьмовое плацебо вернет мне дочь? Или облегчит боль потери тебя? Неужели ты так думаешь? Что это может хоть в чем-то помочь?
Дэниел заглушил воспоминание. Ему не хотелось думать о том, как она уходила в тот день, удалялась от него по коридору. И он не выбежал за ней на лестницу, не выбежал. Он не стал окликать ее, пока она шла по тротуару к такси. Не стал тогда ни умолять, ни пытаться удержать ее, хватаясь за что угодно, за ее куртку, за ее руки, за ее сумку. Он уверен, что сдержался.
Он закинул в рот еще два шарика, потом еще парочку. Возможна ли передозировка в приеме этих пилюлек? Из горла Дэниела вырвался хриплый лающий смех. Вот был бы удивительный случай. Смерть от плацебо.
Он мог бы позвонить Клодетт и спросить ее. Мог бы взять телефон и набрать номер, и соединиться с тем домом, их домом, ее домом. И что сказать? «Привет, милая, возможно, я превысил рекомендуемую дозу «Игнации». Означает ли это, что я умру? Или что буду счастлив вечно?»
Дэниел отбросил пузырек в сторону. Он взял газету, прочел заголовок, осознал, что она недельной давности и уже изучена им от корки до корки, но его взгляд продолжал скользить по строчкам.
Не отрывая глаз от страницы, он нащупал янтарный пузырек и сунул его обратно в карман.
* * *
«Вот так уже лучше», – подумала Клодетт, бредя вдоль берега в застегнутой от холода куртке. Она выбралась из дома, отправилась на прогулку, она справилась – отлично справилась. И что, собственно, случилось на кухне? Ничего особенного. Теперь она прекрасно себя чувствует. Стоило ли, право, рыдать из-за какого-то кофе! Из-за чего, черт возьми, она так нелепо расчувствовалась? Просто утром она немного хандрила. Кому нужен какой-то муж, когда у них и так полон дом?
Она повернулась к воде: бирюзовые глубины под огромным серо-голубым небом, кружевные волны прибоя накатывали на гладкий влажный песок. Вдали темными стрелами носились собаки, нарезая круги друг за другом, вздымая лапами фонтанчики мелких брызг. Она свистнула им, и они вскинули головы, повернув уши по ветру.
Припарковав машину, она сразу позвонила Найлу. Они как раз гуляли по той самой «Мостовой гигантов», и Найл поведал ей что-то о базальтовых и полигональных колоннах, заставив ее улыбнуться, потом передал телефон Марите, и девочка взахлеб протараторила какие-то сведения о геологических молотках, присовокупив к ним легенду о древних гигантах, а Кэлвин, дождавшись своей очереди, первым делом спросил, не могут ли они взять нового щенка и не назовут ли они его Финном?
– Да, – она вдруг осознала, что произнесла, – да.
Меньше чем через сутки дети вернутся, и возобновится нормальная жизнь, их дом наполнится звуками голосов и перестуком шагов, все опять будет именно так, как ей нравится.
* * *
Дэниел кружил по проходам супермаркета в районе Белсайз-парк. Он приоделся, протащился всю дорогу в гору с конкретной целью дойти сюда и купить какой-то питательной еды. Две или, может, уже три недели назад Ари заезжал повидать его и приготовил ужин. После этого он прибрал на кухне, забил холодильник продуктами и приклеил к дверце записку, гласившую: «ЕШЬ ЧТО-НИБУДЬ». Как для Алисы в Стране чудес, подумал позже Дэниел. Парень мог заехать снова в любой день, и Дэниелу хотелось показать, что о нем не стоит беспокоиться, что он держится на плаву, так что все в порядке. Впрочем, ему не хотелось, чтобы эти сведения дошли до Клодетт, совсем не хотелось: ему просто хотелось, чтобы парень перестал беспокоиться о благополучии никчемного приемного отца. Видит бог, у Ари хватало своих собственных забот.
