— Ты эти фокусы брось! — остудил его игривое настроение Раскатов. — Раз договорились должны идти, у тебя ещё будет уйма времени, чтобы насладиться её обществом.
— Ладно, ладно, пошутить нельзя.
— Завтра отбываем в восемь часов, так что сегодня никаких возлияний, — предупредил всех Антон.
— Но пиво-то хоть можно? Антоха, ты совсем деспотом стал в своём Тибете! — возмутился Доцевич.
— Чёрт с вами, в разумных количествах пиво допускается, но учтите, только в разумных.
— А как определить философский смысл разумности… ну, или её меру? — задумался Олег.
— Интуитивно, пока ещё помнишь имя любимой женщины! — хлопнул в ладоши Павел.
— Паша, а если у тебя не одна такая? — проговорил Раскатов, пряча в глазах усмешку.
На несколько минут комната разразилась неподдельным хохотом.
Начало следующего дня отметилось суетой сборов, друзья позволили себе перевести дух, лишь убедившись в готовности своего снаряжения, и только после этого наполненные под завязку рюкзаки переместились к входным дверям. Попрощавшись с новыми знакомыми, они взяли курс на север острова в сторону мыса Хобой. Просёлочная дорога повела их вдоль западного побережья, а чуть позже они свернули в сосновый лес, продолжив свой путь по тропам своих многочисленных предшественников.
— Сосенки-то низкорослые, не сравнить с материковыми, — заметил Павел.
— Чего ты хотел? Постой-ка под такими ветрами, остров ими насквозь продувается особенно осенью и зимой, — рассудил Олег.
Миновав лес, мужчины вышли в степную зону, изрезанную дорогами и туристическими тропами, которые уходили к видневшимся вдалеке холмам.
Когда они остановились на первый привал, Зорин поднял довольно злободневную тему для разговора:
— Знаете, мужики, что больше всего меня бесит в нашем народе?
— И что же? — заинтересовался Павел
— Да свинство, элементарное человеческое свинство! Вокруг такая красота, а люди и здесь норовят нагадить.
— Олежка, о чём ты?! Ведь мы азиаты с раскосыми и жадными очами, как говорил один великий поэт.
— А думать слабо? Человеку же свойственно думать, тем он и отличается от животного, — поддержал Олега Раскатов.
— Думать? А когда нечем! — рубанул воздух рукой Павел — Очнитесь, о какой культуре вы говорите?
— Обидно всё же за наших людей, — с сожалением сказал Олег. — Вот европейцы такого бы себе не позволили, они умеют ценить красоту.
— У нас слишком много красоты и велики её просторы, чего их жалеть, не убудут же. А в Европе каждый природный уголок уже чудо, и этим всё сказано, — резонно заметил Антон.
Да, ты прав, к чуду нормальные люди относятся с благоговейным трепетом, — согласился Зорин.
— Культура, нравственность… А знаете, как тошно и обидно было в Чечне, когда нас с потрохами сдавали высокие начальнички?! — будто от боли прокричал Павел. — Как проститутки, ради паршивых «бабок» и политических интриг! Нам-то на своём веку всякого довелось повидать, но пацанов этих жалко. Им-то во что верить, если жизнь начинают познавать со лжи и предательства? А вы говорите о человеческой культуре. Вот она — вся!
— Всё, Паша, не заводись, — попытался успокоить его Антон, хлопнув по плечу, — хотя ты полностью прав. Но я почему-то уверен, что все будут судимы по заслугам, рано или поздно, поверь, Паша.
— Твоими бы устами, Антон, твоими бы устами…
Следующий привал их ожидал после прохождения первой половины запланированного дневного маршрута.
В обозначенном на карте месте перед друзьями открылась небольшая бухта с резким очертанием береговой линии и узкой полоской песочного пляжа.
— Искупаемся с дорожки и двинем дальше, — предложил Антон, сбрасывая тяжёлый рюкзак.
— Принято, — поддержал его Павел, — за одним и перекусим.
— Да, солнце сегодня палит как в Адлере, — сморщился Олег, вытирая рукой пот с покрасневшего лица.
— Ты же южанин, Олежка, тебе солнце должно заменять всех родственников. Это мы с Антоном дальневосточники обмороженные, к холоду больше привыкшие.
Зная шутливый нрав своего друга, Олег лишь улыбнулся.
Сбросив одежду, мужчины наперегонки побежали к воде, оставляя за собой следы на песке и фонтаны холодных брызг. Потом они перекусили и позволили себе немного понежиться на пляже.
— Следующий привал нужно делать уже у Саган-Хушуна, от него рукой подать до Хобоя, — сказал Олег, рассматривая карту острова.
— На Хобое можно остановиться на ночёвку. Как думаете? — проговорил Антон.
— Есть резон, если к сумеркам на Хобой притопаем, бросим свои косточки там. Какой смысл переться дальше по темноте? — поддержал его Павел, докуривая сигарету.
— Я тоже не против, — сказал Зорин.
Согласовав дальнейший маршрут, они вновь двинулись на север.
Когда мужчины подошли к Саган-Хушуну, солнце уже висело над Приморским хребтом.
— Ну что, братцы, передохнем немного и сделаем последний рывок, — произнёс уставший, но не потерявший бодрости Доцевич.
Тот час же измучившие спины рюкзаки полетели на землю.
— Давайте побродим немного, говорят, здесь места красивые, — предложил Олег.
— Можно и побродить, — согласился Раскатов.
— А как Саган-Хушун ещё называла Марина — «Белый мыс»? Интересно почему? Он же больше на красный похож, — озадаченно произнёс Павел.
— Паша, это красный лишайник, он любит расти на скалах, — проинформировал друга Антон.
Неподалёку от них собиралась группа туристов, прибывших на пассажирском УАЗе.
— Наверно, в Хужир возвращаются, — предположил Олег. — Скорей всего это последняя экскурсия, ночью-то вряд ли кто поедет.
— Похоже, — кивнул Антон.
В тот момент Павел уже направлялся к машине, возле которой толпились люди.
— Здравствуйте! А вы не подскажете, почему мыс называют — «Белым»? — обратился к экскурсантам Доцевич.
— Это он со стороны Байкала выглядит как беломраморный, а с суши вы этого не увидите, — ответил доброжелательный мужчина в очках.
— А-а, понятно. Спасибо за информацию.
— Да не за что. А вы пешком путешествуете?
— Ага, пешком топаем, вот решили грехи молодости с друзьями вспомнить.
— Хорошее дело, а я всё собираюсь да никак не решусь.
— Мы просто сильно захотели.
— Вы правы. Удачи вам!
— И вам счастливо добраться, — ответил Павел.
Когда последние туристы скрылись из видимости, то на какую-то минуту округа замерла в тишине… Но вдруг Саган-Хушун заговорил звуками байкальской природы: шум налетевшего ветра таинственно перекликался с волнами, бьющимися о скалы мыса и с пронзительным криком белых чаек.
