* * *
Король был унижен решением суда. Билль провалился. А он все еще связан с этой женщиной. Даже леди Конингем не смогла утешить его. Он плохо себя чувствовал, был слишком толст, у него была корона, но жизнь потеряла свою прелесть.
Король оставался в Виндзоре. Ему хотелось побыть одному. Он не испытывал желания ездить по лондонским улицам и терпеть унижение, когда в его карету швыряли грязью, а люди отпускали нелестные замечания в его адрес. Как это все отличалось от того, о чем он мечтал в юности. Тогда он был для них Очаровательным Принцем и, где бы он ни появился, люди аплодировали ему. Его предпочитали унылому старому отцу. Каким замечательным королем он будет! Вот что о нем говорили. И вот он король, прячущийся в Виндзоре, боящийся выехать в столицу, печально вспоминающий полосу скандалов на долгом жизненном пути от малютки принца к принцу-регенту, а затем королю Георгу IV.
Как обычно, в конце концов утешила его леди Конингем.
Она поменяла мебель в его спальне и призналась ему, что проявила излишнюю смелость.
– Меняйте, что хотите, – сказал он ей с обожанием. – Все, что доставляет вам удовольствие, доставляет его и мне.
Она сидела возле него, и они играли в карты, раскладывали пасьянс. Она сказала:
– Я слышала, люди больше не расположены к королеве так, как раньше. Они, конечно, верят, что она была виновна.
– Ее приветствуют, где бы она ни появлялась.
– Они поют «Иди и больше не греши».
– Ну, тогда они изменились.
– Они всегда знали, что она виновата, только доказать это было нельзя. Я думаю, люди рады были бы видеть своего короля.
– Вы воображаете, что они так же любят его, как вы, – поддразнивал ее король.
Но когда они отходили ко сну, он подумал: «Народ переменчив. Может, еще изменится к ней отношение. Их порыв объяснялся тем, что они считали ее гонимой. Это представление о ней навязали ее сторонники».
Конечно, теперь-то они понимают, что это не та женщина, которую они хотели бы видеть своей королевой. А его они хотят видеть королем, несмотря на его тучность – его доктора убедили его бросить носить корсеты, что пошло на пользу его здоровью, но в результате ему пришлось распрощаться с прекрасной фигурой.
Настало время провести коронацию. Может быть, стоит сходить в театр и посмотреть, как его примут.
– Ваше Величество, вы задумчивы, – сказала леди Конингем.
Он погладил ее по плечу.
– Как обычно, моя дорогая, – сказал он, – вам удалось успокоить меня.
* * *
Посещение королем Друэри Лэйн прошло великолепно. Люди были рады видеть его даже потому, что они начинали верить, будто Каролина была виновна в супружеской неверности. Они были благосклонны к нему теперь, ведь он проиграл процесс. Он был величествен и всегда будет таким, выглядел великолепно, импозантно, огромная бриллиантовая звезда сияла на груди.
Пора было даровать им коронацию, а уж коронация – это прекрасный повод для пиршеств и шумных попоек, когда все наслаждаются жизнью.
Итак, ура королю, и скорей бы его короновали, а уж они-то придут и все вместе споют «Боже, храни короля».
Он был глубоко тронут. Он улыбался, махал рукой и выказывал свое удовольствие. Чем явственней он его выказывал, тем больше его приветствовали.
Он стоял в своей ложе в Друэри Лэйн, ему устроили овацию. Кланяясь, с рукой у сердца, со слезами на глазах, он любил свой народ. И хотя бы на время они были готовы любить его.
* * *
Начались приготовления к коронации, и Лондон пребывал в возбуждении.
– А как же королева? – спрашивали друг друга люди. – Ее не собираются короновать? Опять беда!
Во время выездов короля ему кричали:
– А где жена, Георг? – Но спрашивали добродушно, подначивая, и уже не кидались грязью в королевскую карету.
Но Каролина, жившая теперь в Бранденбург-хаузе, была полна решимости участвовать в коронации. Она написала письмо лорду Ливерпульскому, где ясно выразила свою волю.
Ее Величество стоит перед необходимостью утвердить свое положение в Англии и сообщает лорду Ливерпульскому, что Королева имеет намерение присутствовать на коронации и требует передать прилагаемое письмо Его Величеству.
Каролина К.
Письмо, на которое она ссылалась, было адресовано королю, и в нем она спрашивала, кого из ее свиты он желает назначить сопровождать ее в день коронации и в каком платье он желает видеть ее.
Ливерпульский ответил, что король не желает получать от нее посланий и что ее участие в церемонии коронации не предусматривается.
Ответ Каролины был чрезвычайно краток.
Королева очень удивлена… и уверяет, что Ее Величество намерена присутствовать на коронации. Королева считает, что это одно из ее прав и привилегий, которые она полна решимости сохранить.
Таково было состояние дел в канун дня коронации. Королева решила во что бы то ни стало быть на коронации, король же поклялся, что ее там не будет.
* * *
Июля девятнадцатый день тысяча восемьсот двадцать первого года! День, когда Его Величество король Георг IV должен быть коронован. Весь предыдущий день, покинув Карлтон-хауз в закрытой карете, он провел в доме спикера парламента. Наутро в Вестминстер-холле собиралась процессия для шествия в аббатство.
Когда появился король, раздались возгласы восхищения. Один обозреватель заметил, что король «был погребен в сатине, перьях и бриллиантах». На короля всегда можно было положиться в том, что он всегда сыграет, как требуется в такой торжественный момент. Люди, собиравшиеся на улицах с раннего утра, и не думали, что он их разочарует.
Процессию возглавляли королевская цветочница и шесть ее помощников. Они бросали цветы на дорогу, по которой король пойдет в аббатство. Под пологом шествовал король Георг IV, герой этого торжества, и толпа ревела от восторга. Его розовая бархатная мантия, расшитая золотыми звездами, была длиной в девять ярдов, на голове у него красовалась черная шляпа, украшенная страусиными перьями.
Люди сходили с ума от счастья. Уж кто-кто, а старина Георг умел устроить хорошее зрелище. Стоило посмотреть даже, как он ступает. Говорят, на земле никто не мог пройти так, как он.
Он был королем, и этим все сказано, а если у него и случались скандальные похождения, то разве можно его винить в них?
Боже, спаси короля.
* * *
Шестерка лошадей влекла открытую карету из Бранденбург-хауза в аббатство.
– Я еду! – кричала Каролина, глаза ее светились целеустремленностью. – Я сказала, что поеду на коронацию, и никто меня не остановит.
Она была накрашена более обычного – это было необходимо, как сказала она леди Анне, потому что лицо ее под белилами и румянами имело странный желтоватый оттенок; в платье кричащих тонов, вся в бриллиантах, она ехала сквозь толпу.
