Глава 1
Шел четвертый год Великого мятежа. Жаркий июльский день клонился в вечеру; трава по берегам реки побурела от зноя, листья кустарника и вдеты были припорошены пылью.
Маленькая процессия из двух мужчин и двух женщин брела по дороге. Одна из женщин — горбунья — бережно несла на руках спящего ребенка; по лицу ее стекал пот. Чуть не споткнувшись о камень и угодив ногой в одну из бесчисленных выбоин, она встала как вкопанная, утирая пот не поднимая головы.
Чуть отдышавшись, она спросила:
— Далеко ли еще до трактира, Том?
— За час должны поспеть.
— Выходит, до сумерек еще есть время, — сказала другая женщина. — Давайте передохнем, все-таки нелегко тащить мальчика.
— На несколько минут можно, — кивнул Том.
— Только если ты уверен. Том, что мы успеем затемно, — снова заговорила горбунья. — С заходом солнца на дорогу выходят грабители.
— Нас четверо, — заметил Том, — да и вид у нас слишком убогий, чтобы заинтересовать разбойников. Но Нелл права: время есть, поэтому передохнем и снова в дорогу!
Они сели на берегу. Нелл сняла башмаки и, морщась от боли, оглядела опухшие ноги, а горбунья осторожно уложила ребенка на траву. Взмахом руки она остановила товарищей, готовых броситься ей на помощь; казалось, ей не хотелось, чтобы кто-то кроме нее прикасался к ребенку.
— Тут удобнее всего, — сказал Том горбунье, — можно хотя бы к кусту прислониться.
Но горбунья только покачала головой и с упреком посмотрела на него. Том улыбнулся и сам занял предложенное им место.
— Не пройдет и суток, и мы в Дувре, — сообщил он.
— Зови меня Нэн, когда обращаешься ко мне, — сказала горбунья.
— Да, конечно… Нэн…
— Не забывай всякий раз называть меня Нэн. Это уменьшительное имя от Нанетты. Спроси мужа, если не веришь. Я правильно говорю, Гастон?
— Да, правильно… Нэн — уменьшительное от Нанетты.
— Именно так меня и зовут.
— Да, Нэн, слушаюсь, Нэн, — сказал Том.
— Идет кто-то, — торопливо сообщила Нелл. Все замолчали, прислушиваясь к звуку шагов. На дороге показались мужчина и женщина с узелками в руках, и горбунья, повернувшись к спящему на траве ребенку, накрыла его правой рукой. Одежда приближавшейся пары выдавала людей более зажиточных, но тоже из низов. Мужчина, из-под коротко остриженных волос которого торчали розовые оттопыренные уши, был, по-видимому, мелким торговцем. Его полная, колыхающаяся подруга задыхалась и обливалась потом, изнемогая от жары.
— Вот как делают нормальные люди, — проворчала она. — Сели на обочине и отдыхают. Как хочешь, но я тоже сяду и ноги не сдвину, пока не отдышусь.
— Китти, идем дальше, — сказал мужчина. — Если мы хотим поспеть в Тонбридж к экипажу, надо спешить!
— У нас еще вдоволь времени, и ноги у меня не железные.
Толстуха с блаженной улыбкой шлепнулась на траву, и ее супругу ничего не оставалось, как последовать ее примеру — стоять на солнцепеке и ругаться было слишком утомительно.
— Да хранит вас Бог! — обратилась толстуха.
— Да хранит вас Бог! — нестройно ответили Том и его спутники, не отрывая глаз от противоположного берега. Они были явно не настроены на беседу, но Китти была из тех кумушек, которые умеют развязать язык даже немому.
— Какой хорошенький ребеночек! — сразу заговорила она.
Горбунья улыбнулась и, не поворачивая головы, кивнула.
— У меня слабость к маленьким девчушкам…
— Это мальчик, — перебила Нэн; она говорила с отчетливым акцентом.
— Вы говорите как иностранка, — сказала женщина.
— Я француженка, мадам.
— Француженка? — Мужчина, презрительно фыркнув, окинул взглядом всю четверку. — Не очень-то мы тут жалуем французов.
Его жена по-прежнему улыбалась.
— Ли хочет сказать, — охотно пояснила она, — что с женитьбы короля на француженке все и началось, и вон она до чего его довела! Ты ведь это хотел сказать. Ли?
— А теперь она где? — возвысил голос Ли. — Во Франции! Небось крутит шуры-муры и целыми днями танцует. Хорошей же женой нашему королю Карлу она была — в такую заварушку его втянула!
— Мне очень жаль, что королева тоже была француженкой, — сказала Нэн. — Что до меня, то я есть бедная женщина. Мой муж — вот он, и ребенок, и эти двое — мы все ходить в Дувр, чтобы присоединяться к нашему господину. А бедняк во Франции и бедняк в Англии бывать почти одно и то же.
— Вот уж точно, не в бровь, а в глаз, — поддакнула толстуха.
— Хозяин или хозяйка говорить: «Ходить туда, ходить сюда!», а слуги иметь повиноваться, даже если для этого ездить в другую страну. Мой муж есть камердинер господина. Ведь так оно есть, Гастон?
Гастон подтвердил ее слова — английским он владел еще хуже своей жены.
— Мы все служим одному господину, — встряла Нелл.
— Э-э! — махнул рукой Ли, — в этой стране еще долго будет кавардак. Перемены начнутся, когда парламент возьмет верх. Мы — за парламент, как и положено беднякам. А вы за парламент?
— Прошу прощения? — переспросила горбунья.
— За парламент? — повысил голос Ли.
— Все равно не разбирать. Уж вы меня извинять, я не есть англичанка. Ли повернулся к Тому.
— Вы тоже француз?
— Нет, я англичанин.
— Тогда вы должны думать так же, как и я.
— А сколько лет ребенку? — снова вмешалась в разговор жена Ли.
— Ему есть два года, — сказала горбунья, непроизвольно кладя на ребенка руку.
— Какая чудесная и белая у вас ручка, — сказала женщина и с гримасой отвращения посмотрела на свою огрубевшую, со сломанными ногтями руку.
— Она горничная леди, — пояснила Нелл.
— Неужели? Та, что одевает, завивает волосы и пришивает кружева? Да, тут поневоле привыкнешь к светской жизни.
— Светской жизни? — спросила горбунья. — А что это есть?
— Ну, высшее общество, балы и маскарады, — пояснил Том.
— Веселящиеся леди и джентльмены в окружении голодных бедняков, — добавил Ли.
— Мне очень жаль, что это есть так, — серьезно сказала горбунья.
— А вас-то кто в чем обвиняет? Просто в такие , времена, как сейчас, бедным лучше держаться вместе.
