Многое ему рассказал Куинси Килби – финансовый директор Бостонского театра, историк по образованию и знакомый Крэндонов. Когда псевдоним Марджери впервые появился в газетах, именно Килби рассказал Гудини о ее настоящем имени. За несколько месяцев до разоблачительной статьи в «Геральд» о прошлом Марджери Килби подозревал, что Мина на самом деле не принадлежит высшему обществу. Он был уверен, что она никогда не обучалась в престижном женском колледже. Ее выдавал едва заметный сельский акцент и особая грубоватость, проявлявшаяся после пары стаканов виски с содовой. Да и руки у нее не были нежными, как у истинной леди, и Кирби чувствовал, что она не побоится их замарать. Даже ее эктоплазма была не прозрачным легким веществом, как ожидалось, хотя Дингуоллу все равно хотелось продемонстрировать публике эту загадочную субстанцию.
«Меня уже ничто не удивляет в Марджери, – писал Гудини Килби. – Женщина, готовая вытащить мертвого брата из могилы и порочить его память на людях, только чтобы добиться славы, ни перед чем не остановится». Сколь бы очаровательной она ни казалась и каким бы образованным ни был круг ее друзей, Гудини считал, что что-то злое происходит на Лайм-стрит. Учитывая влияние ее покровителей и настроения ее последователей, Гарри полагал, что Марджери плетет против него какой-то коварный заговор. «Я только что получил письма с предупреждением о том, что готовятся сделать со мной Марджери и спиритуалисты», – говорил он Килби. Гудини опасался, что все дело его жизни пойдет прахом, если он вдруг умрет, а Марджери продолжит проявлять свои способности. Даже провокационный цикл статей Гудини, намекал Король побега, не раскрывал всех мрачных подробностей их противостояния. Гарри не хотел, чтобы его версия событий была утрачена или искажена после его смерти медиумами, утверждавшими, что они связались с его душой в астрале. «Я запишу все, что случилось со мной в Бостоне, чтобы правда была когда-то явлена миру», – писал Гудини своему другу Шоу, коллекционеру из Гарварда.
В сфере медиумических исследований, где значение имела и загробная жизнь, Гудини предполагал, что его позиция может стать главенствующей и после его смерти. Поэтому он снял фотостатические копии со всех документов, касавшихся исследования способностей Марджери, в том числе и отклоненной статьи Берда о медиуме, в которой говорилось, что журнал вручит миссис Крэндон награду за победу в соревновании. Эти копии он послал своему брату Хардину – «на тот случай, если со мной что-то произойдет».
Сейчас же его больше всего тревожило предстоящее выступление Крэндонов в Джордан-холле. Девятнадцатого января, за двенадцать дней до публичного сеанса Марджери, Гудини три раза написал Килби, уговаривая того выдать информацию о «ее новых проявлениях способностей». Неопределенность тяготила его. Гудини был уверен, что его соперница арендовала зал в Джордан-холле с одной-единственной целью – унизить его. Даже его главный сценический конкурент Терстон Великий никогда не предпринял бы ничего подобного. Когда Гудини столь неожиданно показал зрителям фотографию, на которой был запечатлен миг смерти Уолтера в железнодорожной катастрофе, зал пришел в восторг. Но если Марджери призовет своего мертвого брата из посмертия, явит его голос и материализует его дух, а затем Уолтер провернет несколько своих жутковатых фокусов, это явно произведет куда большее впечатление на публику.
Собственно, в Джордан-холле в последний день января собрались только избранные. Хотя Гудини собирал залы в три тысячи человек, а тут их явно было меньше, Марджери все же взбудоражила бостонское общество, как отметил Стюарт Гриском. За полчаса до начала представления в зале почти не осталось свободных мест – только пара на балконе первого яруса. Тем не менее на представление не имела доступа широкая публика: в приглашении отказали представителям желтой прессы и даже паре журналистов более серьезных изданий. В основном все присутствующие были на стороне Крэндонов. Случился даже небольшой конфуз с приглашениями: доктора Макдугалла, которому предстояло выступать конферансье на сегодняшнем вечере, не пускали в зал, пока он не предъявил свои документы. По замыслу Роя, процессу не должны были помешать никакие противники Марджери, все эти Гудини и Джозефы Ринны этого мира. Но Крэндоны пригласили всех бостонских членов Американского общества психических исследований, сотрудников медицинских факультетов университетов Тафтса и Гарварда и практически весь преподавательский состав Массачусетского технологического института. Судя по количеству людей в зале, все эти приглашения были приняты. Но куда же подевались Крэндоны?
Вечер начался со вступительной речи Макдугалла. Доктор выразил благодарность Эрику Дингуоллу за приезд в Америку для изучения способностей Марджери и заверил, что Бостон «всегда был надежным пристанищем для всего нового, источником новых религий, вероисповеданий, методов исцеления, новых чудес». И вот в этом городе появилась Марджери, и теперь «все взоры обращены на Бостон». Гриском же перевел взгляд на Эрика Дингуолла, ожидая, когда дознаватель Общества психических исследований возьмет слово.
– Дингуолл – самый высококвалифицированный специалист в мире для того, чтобы разобраться в способностях Марджери, – провозгласил Макдугалл.
Да, сегодня был день Дингуолла, а не знаменитого медиума. Накануне Гриском удивил Гудини приятными новостями: Крэндоны не собирались посещать собственное представление. Марджери испугалась. Или же Крэндоны решили, что сыграют на руку Гудини, если попытаются опровергнуть его обвинения во время публичного сеанса.
– Они сказали, что собираются дискредитировать меня, когда медиум представит свои способности полному залу зрителей, а в итоге все свелось к жалкой лекции Дингуолла! – ликовал Гудини.
И Дингуолл действительно прочитал лекцию: по версии «Геральд», английский исследователь ярко и подробно описал паранормальные явления, свидетелем которых он стал на Лайм-стрит. Говорил он и о возмутительном обращении Гудини и его коллег с Марджери. К ужасу Макдугалла, Дингуолл обвинил «В мире науки» в создании «дурной репутации» парапсихологическим исследованиям в целом и в отношении к сеансам Марджери как к «бурлеску или варьете». Да, он винил в сложившейся ситуации в первую очередь иллюзиониста, чье «искусство побега не менее велико, чем его невежество в вопросах научных изысканий». Но Дингуолл ставил под сомнение компетентность всех членов комиссии, присутствовавших на сеансах в «Чарльзгейте». Он не понимал, почему ситуация с подброшенной складной линейкой не разрешилась простейшим способом: можно ведь было просто снять с нее отпечатки пальцев! Также он посоветовал Марджери ехать в Лондон, где ее способности будут исследовать в более доброжелательной атмосфере и с использованием куда более современного оборудования. Британское общество психических исследований куда менее раздроблено и не ищет славы, как комиссия Орсона Мунна.
Потом он попросил приглушить свет, будто публике и впрямь предстояло увидеть духов этим вечером. Как и на лекциях сэра Артура, Эрик планировал представить фотографии, доказывавшие его точку зрения. Но, в отличие от снимков Дойла, тут были представлены «не смутные и туманные образы, а прочные физические объекты, странные, открывшиеся взгляду и представшие перед камерой фотографа». Очевидно, эти объекты были порождены телом Марджери, и ее эктоплазма, с точки зрения Грискома, выглядела слишком уж странно, чтобы оказаться подделкой. Но без демонстрационного сеанса сегодняшнее выступление не привело к желаемому результату. Педантичному Дингуоллу не хватало ораторского мастерства сэра Артура. Когда он отвечал на вопросы, его голос был едва слышен.
