Шведская армия начала отход от Фридрихсгама. Стояла прекрасная июньская белая ночь. К полуночи сумрак, как волшебная прозрачная дымка, укутал всю местность. В лесу продолжали щебетать неугомонные птицы, вдали был слышен однообразный и могучий рев гексфорского водопада. Но никто не наслаждался чудесной ночью, никто не обращал внимания на мирную красоту природы. Взоры всех устремлялись назад, к покинутому городу, где в продолжение осени и зимы армия перенесла столь много бедствий. Весной казалось, что шведскому оружию удастся вновь покрыть себя славою. Теперь эта надежда рухнула. На востоке видно было кровавое зарево от горящего Фридрихсгама. Временами раздавался страшный треск, пороховые погреба взлетали в воздух.
Мейергельм писал Софии:
«Где достойные потомки славных и храбрых Свевов и Готфов? Представьте себе, дорогая, мы в несколько часов сожгли Фридрихсгам, не потеряв при этом подвиге ни единого человека! Какая была удивительная иллюминация, когда в цейхгаузе лопались тысячи бомб и гранат, сгорали сотни пудов пороха. Теперь же мы бежим в довольно хорошем порядке до реки Кюмень, и путь наш с завидной аккуратностью освещается поджигаемыми домами и мельницами. Во всей округе не уцелело ни одной собачьей будки, потому что сей день наш генерал-лейтенант[32]прилагал все старания к этому. Мы переправились через Кюмень, устроив очередную иллюминацию, затем перебежали еще через две реки, а на следующий день и чрез третью. Мосты мы везде сжигали, так что русским то и дело приходится строить новые. Нельзя не нахвалиться осторожностью наших генералов, которые все сумели исполнить без малейшего кровопролития. Если мы так и будем продолжать, то я надеюсь скоро прибыть в Стокгольм, где вряд ли успеют окончить триумфальную арку в честь нашего возвращения».
Русские и впрямь не успевали за шведами. Отступали они столь спешно, что бросали все. Даже раненных, кои пополняли лазареты теперь уже русской армии.
Первого июля столкнулись со шведским арьергардом у Гекфорса. Лениво перестреливались целый день. Шведам даже удалось удачным огнем пушечным воспрепятствовать постройке моста. А поручик Клингспор тайком на лодке переправился с тремя солдатами и поджег деревню, где укрывался отряд гусар, обстреливавших шведскую батарею. Правда, на утро шведы отступили вновь.
На военном совете, в очередной раз собранном Левенгауптом, вновь разгорелся спор:
— Если продолжим отступление, финны разбегутся окончательно! — горячился полковник Вреде. — И так каждый день по 30–40 человек дезертирует. В карельском драгунском полку осталось всего 73 человека!
— Нужно драться, — выступил Аминов. — Чем бы ни кончилось сражение, все больше чести, нежели беспрестанное отступление.
— Мы предаем Финляндию, — откровеннее всех был Будденброк.
Но Пален упрямо нашептовал на ухо Левенгаупту:
— Да пусть она пропадет, эта Финляндия, лишь бы Швеция была сохранена, лишь бы армия не подверглась опасности!
Левенгаупт колебался, хоть большинство и высказалось за отступление. Сутки стояли у Каукулы, пока не примчался взмыленный драгун с известием, что русские войска появились у Аньялы, отсекая дорогу на Тавастгуст. А полки драгунские, оставленные для караула, снялись с позиций, лишь завидели первые казачьи разъезды.
Снова собрали военный совет. Теперь уж все, кроме Будденброка, высказались за отступление. Полковник Вреде отказался участвовать в этих обсуждениях. Он с гневом ушел накануне и возвращаться был не намерен. Только двинулись дальше, как встали вновь.
— Что за шум? — хмуро поинтересовался Левенгаупт. — Почему остановились?
— Дожили, ваше сиятельство, — язвительно заметил ездивший разбираться Будденброк. — Финны собирались сжечь мост, где намечалась переправа армии у Абборфорса. Некий поселянин Гане с шестью сыновьями задержан кавалерийским пикетом от полковника Фреуденфельда. Теперь надобно охранять каждый мост или воевать с собственными подданными.
Левенгаупт отвернулся, сказать было нечего.
А ведь стоило в те дни хоть раз проявить упорство шведам, показать твердое намерение сопротивляться, кампания завершилась совсем бы не так. Как только русская армия переправилась через рукава Кюмени, преследуя неприятеля, в лагерь прибыл курьер из Петербурга.
Ласси вскрыл пакет, прочитал, нахмурился и велел собирать военный совет немедленно.
— Господа, — объявил он генералитету и полковым командирам, — Ея Императорским Величеством предписано нам окончить кампанию нынешнюю, не переходя Кюмень. Выстроить укрепления по берегам, самим встать лагерем у Фридрихсгама, пока не наступит время идти на квартиры зимние.
Кейт поднялся:
— Армия наша уже шагнула широко за Кюмень. Императрица наша, верно, никогда бы не дала такого приказания, если б могла представить, что неприятель так легко отдаст сей важный пост, как и другие.
Генерал Фермор поддержал шотландца.
— Так как реку уже перешли, то и должно воспользоваться преимуществом, приобретенным над неприятелем, прогнать его, если можно, до самого Гельсингфорса и, овладев этим городом, окончить кампанию.
Бригадир казачий Иван Краснощеков буркнул:
— Уж коли зачали гнать шведов, так чо останавливаться?
Остальные промолчали. Риск был! Вопреки указаний Императорских действовать, армией рисковать…, можно и головой собственной поплатиться. Но Ласси махнул рукой:
— Отпишу в Петербург. Дескать, опоздало приказание сие. По сложившимся условиям, что из сказок пленных следуют, выгоднее марш продолжить ныне. Пока ответ очередной придет, глядишь, и в Гельсингфорсе уж будем.
На том и порешили.
Глава 15
Конец позора
Не только солдаты финские уходили из армии, офицеры полков гвардейских следовали за ними. Из королевских лейб-драгун уехали командир подполковник Унгерн фон Штернберг, майоры Пфейер и Лагеркранц.
— Не хочу, господа, в позоре этом участвовать далее, — пояснил свой отъезд Унгерн. — К тому же, снова сейм собирают. Из Стокгольма пишут, мне необходимо быть. Если кому нужен отпуск — спрашивайте, подпишу.
Майоры Шауман и Мейергельм переглянулись, но не ответили. Вышли молча из палатки командирской. Постояли. Шауман первым заговорил:
— Слышал я, что опять казаки разорение страшное учинили. То их генерал казачий Краснощеков по дороге на Тавастгуст поиск ведет. Эх, повстречаться бы…, — рука сама легла на эфес сабли. Мейергельм заметил, как побледнел майор от ненависти.
— Мы живем в жалкие времена, Шауман, — вздохнул в ответ. — У нас плохие генералы. Глупцы, они всячески притесняют всех порядочных и храбрых людей, радеющих о защите страны. Производят мальчишек в офицеры, но при приближении противника всегда отступают. Теперь, верно, побежим до самого Гельсингфорса, откуда потом на судах в Швецию.
