Альба сбежала по лестнице, однако, взяв себя в руки, задержалась на какое-то время на кухне, чтобы не спеша выйти на террасу.
— А, это ты, Фитц! — воскликнула она, делая вид, что удивлена.
— Да я вот… — Он собирался было выдумать историю о том, что случайно проходил мимо, однако прекрасно понимал, что Альба все равно бы не поверила. — Я очень хотел увидеть тебя, — просто сказал он.
— А где же твоя жена?
— Пошла по магазинам.
— Ты хотел бы прогуляться? Мы могли бы пойти к старой сторожевой башне.
— С удовольствием.
— Беата, ты не могла бы побыть здесь до тех пор, пока не придет Роза?
— Я пробуду здесь столько, сколько тебе нужно, моя милая. А ты иди. Желаю приятно провести время. — Беата понимающе улыбнулась, ведь она была не настолько стара, чтобы позабыть, как это здорово — находиться в компании привлекательного мужчины.
Фитц, засунув руки в карманы, пожелал ей доброй ночи, а затем последовал за Альбой, чтобы, миновав оливковую рощу, направиться к утесам. Солнце садилось, окрашивая небо в темно-красный и золотой цвета прямо над горизонтом.
— Это место совсем не изменилось, правда? — сказал он, взглянув на свою спутницу. — Как и ты, Альба.
— Мы изменились только внешне. Когда я с тобой, мне снова двадцать пять.
— Мне следовало бы приехать к тебе.
— Ты поступил так, как посчитал правильным.
— Нет, это оказалось неправильно. Ты для меня самое главное. У меня такое ощущение, что последних тридцати лет как не бывало. Даже не знаю, почему мне не хватило тогда мужества.
— И как скоро после моего отъезда ты познакомился с Розмари?
— Спустя несколько недель.
— Так быстро? Неужели тебе не было хоть немного грустно?
— Я чувствовал себя опустошенным и так сильно по тебе скучал. Я уже собирался было ехать вслед за тобой, как на горизонте появилась Розмари. И ей каким-то образом удалось убедить меня, что я не буду счастлив в Италии. Она сказала, что если бы ты меня действительно любила, то выбрала бы меня, а не Италию.
— Но ведь дело было не просто в Италии, Фитц. Здесь осталась Козима. Ты же знаешь, она мне как дочь. И я ни разу не пожалела о том, что вернулась сюда.
— А я миллион раз раскаялся, что не последовал за тобой.
— Но ты ведь счастлив с Розмари?
— По-настоящему я был бы счастлив только с тобой. Розмари меня просто устраивает, она хорошая женщина и всячески заботится обо мне. Но наши отношения лишены страстности, которая нас когда-то связывала, и мы с ней никогда так не смеялись, как с тобой. — Он нежно посмотрел на нее. — Ты любовь всей моей жизни, Альба. И второй такой уже никогда не будет.
— Я польщена. Мы прекрасно проводили время вместе, не правда ли? — Она вдруг почувствовала необычайную легкость. Находясь рядом с Фитцем, она чувствовала себя озорницей, как будто снова стала молодой и игривой, и уж никак не ощущала себя бабушкой, которая вынуждена считаться с грузом своих лет.
— На протяжении этого времени я часто думал о тебе. И мне было невероятно трудно представить тебя в роли бабушки. Ты запечатлелась в моей памяти такой, какой была, когда покидала Англию.
— Боюсь, я стала намного старше и толще, чем была когда-то.
— Нет, ты сейчас даже красивее, поскольку на твоем лице лежит отпечаток глубокой мудрости. И уж поверь мне на слово, ты стала как-то мягче, что ли…
— А откуда ты знаешь?
— Когда я впервые встретил тебя, ты была жуткой эгоисткой.
— Нет, не была!
— Ты не отличалась особой разборчивостью в своих знакомствах, была ужасно своенравной, упрямой и необузданной. Тебе нравилось, чтобы окружающие тебя мужчины сходили по тебе с ума. Но именно поэтому я и влюбился в тебя: ты была словно дикое животное. Так кому же удалось приручить тебя, Альба?
— Одному фотографу по имени Панфило.
— Прекрасное имя, — признал Фитц.
— И прекрасный человек.
— Он сделал тебя счастливой? Или все же это вышло только у Фитца?
Она игриво подтолкнула его.
— Боюсь, я не могу сказать тебе того, что ты хочешь услышать. Скажу так, как есть: Панфило любовь моей жизни. Кто знает, что сталось бы с нами, если бы мы дожили до глубокой старости, однако с Панфило я обрела счастье.
Фитц изо всех сил старался скрыть разочарование.
— Я предпочел бы, чтобы ты сказала, что была несчастной все эти тридцать лет!
— И что тогда? Ты бы ушел от Розмари, а я покинула бы Панфило и мы бы начали жить вместе? Ты ведь прекрасно знаешь, что это невозможно.
— Не могу отрицать, что не думал об этом.
— Не говори глупостей.
— Теперь я старик. Я имею право предаваться мечтам.
— Ты вовсе не старый! И для такого рода мечтаний нет оправдания. Раз уж ты сделал кровать, будь добр, лежи на ней.
Дойдя до оливы, они присели передохнуть.
— А как там поживает Вив?
— Она умерла, Альба.
— Боже правый! — Альба побледнела, услышав печальную новость о своей давней приятельнице.
— Это случилось около десяти лет назад.
— Вив была моим единственным настоящим другом. Она прошла со мной через все радости и невзгоды, и только с ней я могла всем делиться. Жаль, что мы потеряли друг с другом связь. Но не будем о плохом. Расскажи мне лучше об Англии. Прошли годы с тех пор, как я уехала оттуда. Расскажи о себе. — Альба прилегла на бок, подперев голову рукой. — Я слушаю. И не хочу пропустить ни единого слова. Это единственная возможность, которая у нас есть.
— Ну, даже не знаю. Если вдруг Розмари нас здесь застукает, то в нашем распоряжении окажется вся моя оставшаяся жизнь.
Юджин въехал в ворота «ла Мармеллы».
— А почему ты думаешь, что она здесь? — спросил Люк у Розы.
— Если ее здесь нет, то даже не знаю, где она еще может быть.
— О боже! — почти простонал он. — Если я ее тут не найду, то перережу себе глотку!
Машина загрохотала по подъездной дороге. Лимоновые деревья тускло поблескивали в свете заходящего солнца. Среди листвы роилась мошкара. Стайки маленьких птичек взлетали в небо. Люка от волнения стало подташнивать. Он прекрасно знал, насколько ранимой была душа Козимы. Наверняка она теперь думает, что он предал ее и что он отпетый лжец. И что он использовал Франческо лишь для того, чтобы подобраться к ней, ведя себя, словно циничный мошенник. Люк стал молиться про себя, чтобы Козима оказалась здесь, с Манфредой, единственным человеком, который мог бы поручиться в искренности его благих намерений.
Как только машина остановилась у парадного входа, Люк вышел и нажал на звонок. От нетерпения он переступал с ноги на ногу. Казалось, те несколько минут, которые потребовались Манфреде, чтобы дойти до двери, длились целую вечность. Когда она наконец отворила, Люк практически ввалился внутрь.
