Пасхалии, представлявшие разметки по годам, дали основание для весьма кратких хронологических заметок. Это не только вероятное предположение, но и подтвержденный документально факт: так например, в рукописной пасхалии б. Синодской библиотеки мы находим такую запись:
«В лето 6805 (1298).
В лето 6806. Дмитрий родися.
В лето 6807.
В лето 6808.
В лето 6809.
В лето 6810. Борис преставися князь».
Эта запись в пасхалии чрезвычайно напоминает лаконические записи в летописи вроде: «В лето 6519. Преставися царица Володимерея Анна» и т. д.
Отсюда следует, что если мы находим в летописи весьма раннюю и точную дату, то это вовсе не значит, что она внесена в летопись синхронно, т. е. в год события. Это не значит, что летопись уже велась, — это только значит, что летопись впитала в себя хронологическую точную заметку.
Наконец, основной костяк летописи состоит из погодной синхронной записи событий. Итак, чужие хронографы, народная память, народные предания, религиозные сказания, жития, хронологические записи случайного характера, государственные документы, наконец, синхронная запись событий и составляют русскую летопись.
Пестрота ее вполне понятна: источники ее чрезвычайно пестры и разнообразны. Однако это счастье, что летописцы не занимались «литературной обработкой» материала, они просто включали его в хронологическую канву, не подгоняя под один стиль. Это дает нам теперь возможность вычленить элементы, из которых слагалась летопись.
Попытка Шахматова найти «Начальный свод», безусловно, не удалась. Существование такого свода вообще недоказуемо (разве только что найдут его оригинал). Далее, как текст «свода» 1097 года, так и текст «свода» 1037 года, состоит из калейдоскопических разношерстных записей.
Шахматов и другие не понимают, что эта калейдоскопичность явилась не результатом того, что разные летописцы повставляли весьма пестрый добавочный материал в какой-то основной свод с цельным, логически последовательным изложением, а что иного материала у летописца вообще не было и он вынужден был скомпоновать все в одну картину уже тогда, когда писал «Повесть временных лет».
У нас нет решительно никаких оснований считать, что существовала какая-то летопись до «Повести временных лет», наоборот, все говорит, что эта летопись была первой русской летописью, т. е. первой попыткой связного, последовательного изложения русской истории до 1114 года.
Шахматов и другие видят, однако, в новгородских летописях отзвук существования каких-то более старых летописей, чем «Повесть временных лет». К рассмотрению этого вопроса мы и переходим.
Вот что пишет Д. С. Лихачев: «Свод, легший в основу и “Повести временных лет”, и Новгородской первой летописи, А. А. Шахматов назвал начальным, предполагая, что с него именно и началось русское летописание. Шаг за шагом в различных исследованиях А. А. Шахматову удалось восстановить полностью его состав, установить время его составления (1093 и 1095) и показать, в какой политической обстановке он возник. Начальный свод составился под свежим впечатлением страшного половецкого нашествия 1093 г. Описанием этого нашествия он заканчивался, размышлениями о причинах несчастий руского народа он начинался».
Все в указанной цитате неверно и перепутано донельзя, вопреки тому, что находим в летописях.
Лихачев, следуя Шахматову, полагает, что в основу новгородской летописи был взят «Начальный свод», оканчивавшийся нашествием половцев на Русь. Какова была зависимость новгородских летописей от гипотетического «Начального свода», видно из того, что о «страшном нашествии половцев» новгородская летопись отозвалась так: «В тоже лето победиша Половци Святополка».
Нужно быть совершенно глухим и к логике, и к фактам истории, и к тону летописи, чтобы увидеть в такой записи зависимость новгородской летописи от «Начального свода»: новгородская летопись, если она основывалась на «Начальном своде», не могла отнестись с таким безразличием к факту, о котором, согласно Шахматову и другим, новгородский летописец специально говорит в предисловии. Наоборот, краткая форма новгородской летописи о поражении Святополка говорит о совершенно ничтожном значении, которое придавала этому событию новгородская летопись. Ее безразличие объясняется очень просто: на самом деле все было иначе, чем представляли себе Шахматов и его последователи.
Прежде всего, есть формальные данные, что «Повесть временных лет» была старше новгородских летописей: в самом начале летописи ясно указано, что она доведена только до смерти Ярополка, т. е. 1113 года. В новгородской же летописи в самом ее начале указано, что летопись доведена до 1204 года, года катастрофы в Царьграде во время царствования там царей Алексея и Исаакия. Следовательно, новгородский летописец пользовался «Повестью временных лет», которая была почти на 100 лет старше, а не наоборот.
Далее: вводная часть к новгородской летописи никак не может относиться к 1093 году, году разгрома Светополка половцами. Во-первых, мы уже видели выше, новгородская летопись почти игнорирует это событие; во-вторых, самое содержание вступления решительно говорит против понимания, если принимать эту дату в основу.
Время написания вступления к летописи определяется указанием, что там, где в древности язычники совершали жертвоприношения, там «церкви златъверхия каменно-зданные стоят, и монастыреве велици поставлени быша, и черноризец в них исполнено бысть…» Это сказано о Киеве. Может ли это относиться к Киеву 1093 года? Весьма сомнительно.
Киев того времени не имел каменно-зданных церквей во множестве, то же относится и к монастырям. Далее, выражение летописца — «за наше несытоство навел бог на ны поганыя, а и скоты наши и села наша и имения за теми суть…» — никак не может относиться к событиям 1093 года, такое сопоставление совершенно исключено. Во-первых, нападение половцев коснулось тогда только южной части Киевщины, а сам Киев уцелел от погрома. Самое нападение объяснялось не раздорами среди русских князей, а нерассудительностью и горячностью Светополка.
Зато мы имеем основания думать, что летописец имел в виду совсем иное событие. Как мы знаем из введения к новгородской летописи, основное ядро ее охватывало события до 1204 года включительно, а потом она стала обрастать продолжениями. Именно в этому году Рюрик с Ольговичами и погаными половцами «взяша град Киев на щит». Грабеж Киева был классический: хватали кого попало — «или попа или попадья, чернця или черницю, а тых ведоша в поганые». Следовательно, даже духовенство бралось в плен и уводилось половцами (этого не было даже при татарах!). Город был сожжен, по церквям и монастырям был страшный грабеж: «всякыя узорочья и иконы одраша и везоша в поганый в землю свою».
Именно о Киеве 1204 года с большим основанием можно было сказать, что он украшен многими каменно-зданными церквями и многочисленными монастырями. Именно здесь показало себя «несытоство наше», когда князья Руси с помощью половцев грабили свой же город Киев, руководствуясь только жадностью. Одна группа русских князей с помощью извечных врагов грабила другую группу и вместе с тем свою древнюю столицу. Именно такое исключительное событие и послужило летописцу основанием для нравоучительного введения для всей летописи. О событии же 1093 года он только и сказал: «Половцы победиша Святополка».
