Отец Олег откашлялся, прочистил горло и важно оглядел свою паству. Ни разу еще не случалось ему служить при таком стечении народа. Даже на Пасхальный крестный ход собиралось меньше... И отец Олег тоже волновался, опасаясь, что его зычный раскатистый голос вдруг сядет...
И лишь Алена Андреевна хранила величественное спокойствие. Все шло именно так, как, по ее представлениям, и должно было быть. И только не покидало ее легкое сожаление, что самой в молодости не довелось совершить такой обряд... слишком поздно...
В последний момент перед началом церемонии старая княгиня шагнула к застывшим перед аналоем молодым и протянула Алексею сафьяновую коробочку.
— Не откажите в любезности, Алеша, — тихо сказала она. — Пусть Аленушка наденет вам именно это...
На черной бархатной подушечке покоился массивный старинный перстень с крупным сердоликом, на котором был искусно вырезан герб Вяземских.
Алексей хотел было возразить, но, взглянув на застывшее в ожидании тонкое лицо старой княгини, не посмел отказаться.
Алена отметила про себя, что бабуля очень удачно выбрала момент для вручения фамильного перстня, потому что в другой ситуации Алешка непременно нашел бы предлог, чтоб не принять в качестве венчального кольца семейную реликвию.
Она тоже ни капельки не волновалась. Ни присущего всем невестам смятения, ни робкого румянца... Алена привыкла сохранять трезвую ясную голову, и ей, пожалуй, было бы даже обидно, если бы такое важнейшее событие ее жизни вспоминалось потом туманными обрывками.
Отец Олег громко прокашлялся и во всю мощь своих легких наконец затянул благословение, поднося молодым венчальные свечи.
Они тоже были не совсем обычные, хотя и отлиты из церковного воска. Это Катюша-ювелир постаралась, специально ездила за воском в Загорск и отлила его в тонких высоких формах. Свечи получились витыми, украшенными филигранно выколотыми по мягкому воску изречениями из Священного писания, с выпуклыми ликами покровительствующих браку святых Косьмы и Дамиана по бокам.
Все притихли. Разом смолкли шепотки и гомон. Отец Олег поднял крест, и священное таинство началось...
Из распахнутых дверей церкви до стоящих во дворе гостей донеслось:
— Венчается раб Божий Алексей рабе Божией Елене...
Венчается раба Божия Елена...
Григорий Саранцев стиснул зубы, так что на щеках заходили желваки. Он сам не понимал, на кой черт сюда приперся.
Алена хороша, как из сказки... Но что хорошего в том, что он не утерпел и явился увидеть ее в подвенечном наряде?
Григорий даже подойти к ней не смог, а продираться сквозь толпу было ниже его достоинства.
А теперь она уже окончательно чужая жена...
Он повернулся в Димке и сунул ему в руки перевязанный лентой пакет.
— Отдашь ей подарок.
— Ты что, уходишь? — удивился Дима. — Зря... Так любопытно. Очень красивая церемония.
Он не терзался муками ревности. Он смотрел на происходящее как настоящий художник, искренне любуясь Аленой не как женщиной, а как мастерски выполненной картиной.
— Дел много, не могу время терять, — буркнул Григорий.
— Не понимаю, что тут красивого? — фыркнула Ангелина. — Я думала, Димка, что у тебя тонкий вкус... А у Алены просто крыша поехала — венчаться в таком захолустье! Не церковь, а развалюха какая-то!
— С милым рай и в шалаше, — сухо заметила ей Лиля.
— Да у ее милого не шалаш! У него такие хоромы! — вскинула бровки Ангелина. — Но правду говорят, что, чем богаче, тем жаднее. Поскупился на приличный ресторан! Вы знаете, что столы накрывают в каком-то жалком детдоме? Вообще!
Она возмущенно дернула плечиком и подхватила Григория под руку. Он сделал попытку высвободиться, да не тут-то было. Ангелинины цепкие пальчики впились, словно клещи.
— Я с тобой, Гришенька. Идем отсюда. Я уже сыта этим зрелищем!
— Убогие, — пригвоздила их Катя. — Не лопни от зависти, Гелька.
Столы поджидали гостей в самом большом помещении детдома — в спортзале. Девочки украсили его поздними осенними астрами, душистыми дикими хризантемами — «дубками» и надули больше сотни разноцветных воздушных шаров.
И хотя и директор, и воспитатели давно уже сменились и никто из них не знал лично Алексея Никитина, но зато все знали его удивительную историю, и каждый считал своим долгом внести личный вклад.
Повариха тетя Сима уже составляла меню, когда увидела подъехавший к кухонному блоку фургон с продуктами. Алексей прислал все, что необходимо для знатного пира, а она восприняла это, как кровную обиду.
— Ишь, семга да осетрина! Ананасы-бананасы! Вроде мы без него стол не накроем!
И в пику заморским деликатесам испекла настоящие свадебные пироги, курники да кренделя. Огромные, румяные, украшенные вылепленными из теста розами да ангелочками... Таких-то небось нигде не купишь!
Один из них, самый маленький, она положила на новое вышитое полотенце и поднесла молодым на пороге хлеб-соль. Как и положено при входе обвенчавшихся в дом новобрачного.
Словно одна большая семья расселась за составленными «покоем» столами. Аленины родные и ее друзья соседствовали с маленькими воспитанниками детдома и его воспитателями, да еще нашлось место и для озерковских жителей, тех, кто знал и помнил маленького Алешу.
Дети, молодежь и старики — три поколения.
Первое слово взял директор. Он оглядел собравшихся и обратился почему-то не к жениху с невестой, а к своим малолетним подопечным:
— Каждый из вас должен создать свою семью, — словно приказал он. — И вырастить своих детей. Но всегда помните о нашей большой семье, о своем доме. А мы будем рады справить здесь много-много таких свадеб.
Эпилог
Существует мнение, что скоропалительные браки весьма непрочны.
Ну и пусть себе так думают те, кто боится стремительно броситься головой в омут волшебных чувств! Эти опасливые люди сами себя обделяют.
На самом деле, сколько ни взвешивай, сколько ни прогнозируй, никогда не узнаешь наверняка, что ждет тебя на дне той чаши, которую ты приготовился испить.
А те, кому посчастливилось испытать в своей жизни сильную и страстную любовь, точно знают, что она ниспослана им свыше и что грешно придирчиво оценивать столь щедрый дар. Либо принимай ее целиком, со всеми сомнениями, мучениями и непременной сладкой горечью — спутницей любого настоящего чувства, либо... больше не мечтай о счастье, не жди нового подарка.
Тот, кто не оценил один дар, не достоин другого.
И кто из смертных с уверенностью может определить, для чего посетила его сердце эта капризная дама — любовь?
Может, для того, чтобы он, как Петрарка, создал в ее честь венок поэтических сонетов, а может, чтобы написал наполненную подлинной страстью симфонию? А может быть, для того, чтобы новый человек, плод этой любви, вошел в мир и прославил в веках свое имя?
