Когда Яков замолчал, а говорить больше было, собственно, и незачем, я вновь случайно посмотрел в окно и во второй раз увидел, как больное наваждение, того старика в круглой черной шляпе. И опять он куда-то пропал, растворился в хлопьях гари и серном дыме.
— Куда вы теперь? — глухо спросил Алексей. Он старался не глядеть на Машу, но у него это плохо получалось. — Ах, да… Впрочем, лучше не отвечайте. Это не важно.
— Нынче ночью меня ждут на одной… деловой встрече, — отозвался все-таки Яков. — Так можно ее назвать, хотя это настоящий сатанинский шабаш. С участием высших лиц. В высотном здании. Я, разумеется, не пойду. Вот пропуск, — он вынул из кармана пластиковую карточку и бросил ее на стол, словно избавляясь от притаившейся в одежде жабы. Потом добавил зачем-то: — По нему может пройти даже незнакомец, и никто не удивится. У дьявола слуг много.
Я живо представил себе это сборище, как на картине Босха: уж наверняка там будут все нынешние тайные и явные разрушители России — все эти чубайсы, гайдары, зурабовы… кураторы и академики. Взглянуть бы одним глазком. Послушать, как они откровенничают между собой. А стоит ли? Им не изменить и не остановить Промысел Божий, как сказал недавно Сергей Николаевич. Они жаждут гибели России лишь потому, что сами — черви, а в живом теле для них жизни нет. Только и могут что мертвечиной питаться, сами являясь продуктом распада и тления. Апостатами и энтропийцами, людьми последних времен, верными служками антихриста.
В это время у Маши зазвонил мобильный телефон. Она послушала и удивленно посмотрела на Алексея.
— Это — тебя. Кажется, Ольга Ухтомская.
Он взял трубку и вышел из комнаты. Прошло, наверное, минут семь. Нам в кабинете говорить было не о чем, а вот о чем беседовали они неизвестно. Но вернулся Алексей уже явно другим, не с тягостным и хмурым взглядом, а с просветленным, ожившим и радостным. Он даже на Машу посмотрел по-доброму. Видно, прощая в душе.
— Сейчас я уеду, — промолвил он. — Мы договорились встретиться. Там все и решится… Святые мощи будут возвращены в монастырь.
— Мне с тобой? — спросил я.
— Нет, — подумав, ответил он. — Лучше — один. Теперь уже ничто не должно помешать. К тому же у тебя такой вид… Взгляни в зеркало. Словно после сражения.
— А так оно и есть, — вздохнул я. — Что шрамы? Была бы победа, а это — главное.
Но мне все равно было несколько обидно, что я остаюсь как бы в стороне от конца нашей истории. Впрочем, конца ли?
— Дядя Сережа, ты знаешь, как быть с рукописью, — обратился к Кожину Алексей.
— Знаю, не беспокойся, — отозвался тот. — В чужие руки не попадет. Иди и делай свое дело.
Нерешенным оставалось только одно. Не знаю, как бы в данной ситуации поступил я, но Алексей, кажется, хотел что-то сказать Маше. Он даже начал, будто собравшись с духом и стоя перед ней:
— Если ты…
— Не надо, — твердо проговорила она и отвернулась.
Алексей не стал продолжать. Он лишь молча положил ее мобильный телефон на стол и пошел к двери. Так и осталось неясным: что же он желал ей сказать на прощанье? А может быть, действительно, ничего говорить в такие минуты и не надо…
И лишь спустя некоторое время я обнаружил, что вместе с его уходом исчезла со стола и пластиковая карточка Якова.
4
Вскоре, кажется, почти сразу, минут через пять, ушли и Мария с Яковом. Я с ними даже не попрощался. Я и не смотрел в их сторону. Зачем? Я даже и Сергея Николаевича-то не видел, потому что сам впал в какое-то оцепенение, в ступор, как совсем недавно он. Будто подхватил вирус, носящийся в воздухе. А может быть, и многие в Москве находились точно в таком же состоянии — я почти уверен в этом. Одни безумствовали, другие окаменели. Так и должно быть, когда ты попадаешь в Область Таинственного. И я мысленным взором глядел не в настоящее, а в будущее, прозревал его ясно и четко, видел запечатленным в духовном мраморе — все сцены и картины жизни и смерти. Словно прорезал взглядом время и останавливался в Вечности. Подобно Авелю, чья мистическая рукопись продолжала лежать на столе. Но никогда и никому не сказать мне того, что я видел…
А потом я услышал рядом с собой крик.
— Они убили его! Убили!
Это кричала Маша. Она вернулась и металась по комнате. Я подумал: убили Алексея. Но оказалось, что это не так. Когда Сергей Николаевич сумел усадить ее в кресло и заставил выпить стакан воды, она продолжала твердить:
— Убили… убили… — а зубы стучали о стекло, и сами глаза были стеклянные.
— Кто? Кого?
— Этот ужасный… старик… убил… Якова…
Сергей Николаевич что-то продолжал у нее спрашивать, а я лишь молча смотрел. Что говорить? Я вдруг понял, что так и должно было произойти. Смерть — возмездие искупление. И, наверное, спасение для других. А может быть, и для тебя самого. Но… теперь это было уже не важно. Все кончено. И все начинается. И мне даже не хотелось смотреть, что там происходит на улице.
Я лишь твердил про себя всплывшую вдруг в памяти молитву — из тайников души, сердца и разума:
Стену необоримую и забрало крепкое граду Москве и всей державе Российской Господи дарова тя, олаженне, верным в скорбех и нуждах пребыстрое заступление, да зовет ти сице: Радуйся, призывающим тя во благое скорый помошниче; радуйся, чистоты душевныя и телесныя сокровище. Радуйся, душевных и телесных недугов целителю; радуйся, державы нашей утверждение. Радуйся, Церкве Российския украшение; радуйся, яко отец чадолюбивый, чада твоя назирайи. Радуйся, яко воевода непобедимый пределы земли нашея ограждаяй; радуйся, небрегущяго святыне страхом вразумляли. Радуйся, яко кающимся скорое прощение испрошаеши; радуйся, яко благим подвигом тех научавши. Радуйся, преподобие княже Данииле, Московский чудотворче.
Эпилог
…Любимая моя герань стоит на подоконнике и радует глаз. Правда, это уже совсем другой цветок, да и время-то другое: на календаре 2034 год. А за окном — зима, стужа, метель. Но я теперь редко выхожу на улицу, мне и по квартире-то передвигаться не слишком в радость. Впрочем, зачем об этом? Я хотел о чем-то ином. Мысли путаются. Пишу письмо, а вспоминаю почему-то Настеньку, дочь моего друга Жени Артеменко, бывшего директора колледжа. Нет-нет, да и придет на ум ее давнее предсказание. Она теперь медицинское светило, а папа на своей даче разводит удивительные по вкусу кабачки, огурцы и помидоры. Иногда приезжает ко мне, но о тех событиях мы не говорим. Много воды утекло, а поток воды той смыл еще больше мути и грязи из Москвы и России. И Слава Богу!
А вот доктор Брежнев, напротив, прекратил свою врачебную практику, стал священником, служит в лавре, пишет духовные книги, и Светлана Ажисантова также на той стезе — она в Варлаамо-Хутынском женском монастыре, в Новгородской области, игуменьей. Там у них редчайший кладезь с чудесной целебной водой, ископанный еще в XI веке самим преподобным Варлаамом. Последний раз я был там лет десять назад. Теперь уже не добраться, силы не те. Хотя, а вдруг Господь сподобит? Это ж нам только кажется, что мы такие немощные да бессильные, а у Господа свои виды, и человек всегда ошибается. Главное — не отчаиваться, не унывать, не впадать в тоску и скорбь, а радоваться. Чему? Да силе Духа, который необорим.
