Закатав рукава и поплевав на ладони, я взялся за лопату. Оглянулся на Деб в надежде на одобрение. Но она пристально смотрела на надгробие. Медленно-медленно потянулась к нему рукой… но затем резко отдернула руку. Попятилась. Увидев, что я жду, перевела дух и кивнула: давай, дескать.
Я вонзил лопату в землю. Раздался звук, после которого я минуты две ничего делать не мог — просто замер на месте, дрожа, обливаясь потом, стискивая черенок. Наконец я набрался храбрости и вытащил лопату наружу — пытаясь не слышать чмоканья земли, неохотно отпускающей железо, — а затем второй раз вогнал лопату в грунт. Дальше все пошло как по маслу. Относительно…
Копать было тяжело. Сверху была плотная земляная корка, затвердевшая морозными ночами в прошлую зиму. Ниже пошел каменистый грунт — сплошная галька да сланец. Деб работала наравне со мной. Мы копали молча, тупо, точно бессловесные роботы. Разговаривать было недосуг.
Пробиваясь к гробу, мы извлекали из земли червяков, слизняков и насекомых — обитателей вечного мрака. Они слепо шевелились на комьях, ненадолго воспаряющих с наших лопат в воздух. Мы ломали им жизнь, выворачивали с корнем их миры. Глядя на них, воображая, как однажды они зароются в мою собственную плоть и, беспрестанно работая челюстями, сожрут ее без остатка…
Некоторые из них падали назад в яму — или нам на руки и на головы, застревали в волосах, соскальзывали за шиворот. В этот миг я понял, что такое смерть, и поклялся, что обеспечу себе кремацию. Вот до чего дошло! Тошноту я подавлял усилием воли, зная, что запах рвоты повиснет в воздухе и будет еще хуже.
Деб наткнулась на крышку гроба первой. Звук удара ее лопаты о твердое дерево будет стоять у меня в ушах до конца моих дней. Так Сатана отхлестал одного из провинившихся чертей крестом Христовым. Слышать такое я лютому врагу не пожелаю, тем более если речь идет о твоем собственном (предположительно твоем) гробе.
Мы отчаянно заработали лопатами, чтобы поскорее отмучиться и уйти домой. Раскидали землю, сгребая мелкие комья руками. И я во второй раз за последние дни проклял себя за то, что не додумался прихватить с собой перчатки. Впрочем, мне повезло больше, чем Деб: у меня ногти были короткие, плотно прилегающие к пальцам, а у нее — длинные, и земля забивалась под них целыми горками.
Шурупы словно вросли в гроб. Я провозился с ними целую вечность. Поранил в нескольких местах руки — и, слизнув языком кровь, задумчиво уставился на ссадины. Если Деб права и мой годичный отпуск на службе Кардинала — лишь сон, эти ссадины продержатся почти неделю. Но в том случае, если они заживут к утру…
Наконец шурупы сдались моим ударам и проклятиям. Я, тяжело дыша, откинулся на стену ямы. Деб поглядела на меня.
— Страшно? — спросила она тихим, срывающимся на писк голоском.
— Чуть не обделался, — подтвердил я.
— Я тоже. — Ее трясло. Я притянул ее к себе и обнял. — Если там что-то есть… — начала она.
— Нет там ничего, — возразил я. — Ты меня еще дома убедила, помнишь?
— Помню. И тогда я сама верила. Но здесь, среди мертвецов, когда шурупы сорваны… Мартин, а если вправду…
— Тс-с. Ничего не говори. Давай откроем и посмотрим. Время разговоров и переживаний миновало.
Я сделал глубокий вдох. Это не помогло.
— Готова?
Деб молча кивнула. Крышка гроба состояла из двух частей. Я откинул ее верхнюю половинку.
Из гроба нам ухмыльнулся мертвец.
Деб с воплем попятилась, разинув рот шире, чем любой скелет, упрямо качая головой. Наткнувшись спиной на стенку только что вырытой нами ямы, она распрямилась, повернулась задом и проворно вылезла наверх. Судя по звукам, там ее вырвало. Она рыдала, сглатывала слезы, обрывала руками траву.
Я среагировал спокойнее — ведь я отчасти ждал такого поворота событий. Внимательно рассмотрел лоснящееся от гниения тело с оголенными костями. Голова лежала кривовато — ведь шею рассекала трещина. Руки покойника были благочестиво скрещены на груди. Клочья волос упрямо отказывались вываливаться, смиряться с окончательным исходом дела. Ногти длинные. Глаз нет. Среди недоеденного мяса сновали, кривляясь и пируя, черви.
Выбравшись из могилы, я остановился над полумертвой от ужаса Деб. Мое лицо почернело, сердце огрубело. Ее теория была вполне логичной и казалась правдоподобной, вселяла надежду на здравое объяснение произошедшего. Но она оказалась неверна.
Деб подняла глаза. Рот блестел от блевотины и слюны, глаза превратились в черные омуты безумия, подернутые рябью шока. В этих глазах читался страх. Смятение. Сомнение. Но больше всего в них было ненависти. Ненависти ко мне — к нависшему над ней исчадию тьмы, твари с лицом, телом и голосом ее мужа. К самозванцу.
— Кто ты? — прошипела она. — Кто ты, будь ты проклят?
— Не знаю. — Я помолчал. — Вернись к могиле.
— Что-о? — завизжала она.
— Надо, чтобы ты удостоверилась.
— Ты с ума сошел?
— Деб, мне нужно знать наверняка. Там может оказаться кто угодно. Ты должна его опознать.
— Могила Мартина! Гроб Мартина! Кто еще там может лежать, черт подери?!
— Пожалуйста, Деб, — ласково протянул я ей руку. — Взгляни еще разок.
Она резко оттолкнула мою руку. И, пытаясь встать, процедила:
— Не прикасайся ко мне. Даже близко не подходи. Ты не Мартин. Ты чудовище. Нежить. Тебя не может быть. Ты…
Наклонившись, я дал ей пощечину. Изо всей силы. Мне и самому было неприятно это делать, но я не хотел, чтобы она впала в истерику. С самого своего прихода в дом я играл роль Мартина Робинсона, но теперь напомнил себе: кем бы я ни был раньше, теперь я — Капак Райми, гангстер, потенциальный преемник Кардинала. И нуждаюсь в ответах на свои вопросы.
Деб в ужасе уставилась на меня.
— Ты меня в жизни пальцем не ударил, — произнесла она странно спокойным, отрешенным голосом.
— Раз на раз не приходится, Деб, — заявил я. — Я тебя просил по-хорошему, а теперь приказываю: иди туда и посмотри на тело. Возможно, это фальшивка. Мне надо знать.
Молча, прижимая руку к щеке, она переползла к могиле и вновь заглянула в яму. И тут же заплакала, роняя слезы в пустые впадины на месте глаз покойника.
— Это Мартин, — сообщила она глухим, скорбным, страдальческим голосом.
— Как ты узнала?
— На груди. Руки. На пальце его обручальное кольцо.
Я посмотрел на кольцо.
— Кольцо они могли надеть на кого угодно. Это ничего не доказывает.
— Это Мартин, — безапелляционно повторила она. — Это Мартин. А если ты еще раз посмеешь сказать, что это не он… — Деб распрямилась и заглянула мне в глаза, — я тебя убью.
Устало кивнув, я присел у могилы. Спустил ноги в яму, немного ими поболтал. Страх и нервное возбуждение оставили меня. Я снова превратился в бесстрастного, хладнокровного, высококвалифицированного забойщика, который буквально на днях убил двоих человек. В миг, когда я снял крышку с гроба, что-то изменилось. Вероятность, что Мартин Робинсон — это я, оказалась нулевой, и, словно отыгравший спектакль актер, я моментально вышел из образа.
