Тем временем в приемном покое трое санитаров наблюдали весьма любопытный феномен.
— Гляди, Фил, что вытворяет черномазый.
Цветной бродяга преклонных лет поступил недавно как одна из жертв катастрофы, устроенной Шелли Копленд. Он лежал на носилках и непрестанно стискивал и разжимал руку.
— Остановись! — приказал ему один из санитаров.
Рука бродяги сразу сжалась и застыла. Двое больничных служащих расхохотались.
— Видишь? Он делает все, что ему велят. Совсем сдурел.
— Дай, я тоже попробую, — сказал третий санитар, подходя к ним.
— Эй, дед, почеши петушка!
Бродяга тут же начал тискать ширинку на брюках.
— Ого, Фил! Здорово, если бы негр заразил Сьюзан, новую сестричку из неврологии! Во было бы дело!
Вся троица дружно заржала, а старик все продолжал терзать свой гульфик.[172]В этот момент вошел Гален. Встревоженные появлением незнакомого лица, санитары, как по команде, замолкли и притворились, будто занимаются своими делами. Агент Овна неторопливо взял табуретку и удалился.
Мисс К. можно было отправить на тот свет двумя способами: либо убить ее и обескровить труп на территории клиники, что сулило огромные сложности, либо похитить женщину, устроив в отделении больницы неразбериху. Агенты-медики выбрали второй вариант. Передача Копленд с рук на руки братьям возле виллы Овна будет оценена как триумф и обеспечит исполнителям блестящее будущее в обществе.
Гален расспрашивал Севера о пациентах, поступивших нынче ночью. Ему хотелось знать все: происхождение больных, причину госпитализации, есть ли у них родственники и много чего еще. В раздевалке, делая вид, что принимают душ или меняют рубашки, они тихо переговаривались, просматривали документы, медицинские карты и списки посещений. Не было ни одной зацепки. Вдруг лицо Севера озарилось.
— Ну-ка, ну-ка, погоди… Вот этот… Натаниэль Прайс. Сорвиголова, да еще и эпилептик в придачу. Госпитализирован дня два назад из-за проблем с дыханием. Его престарелая матушка не хочет уходить домой. С ними обоими мы уже нахлебались… Пришлось даже вызывать полицейских, чтобы утихомирить старуху и выдворить ее из клиники. Мамаша была не в себе, металась, как одержимая, и беспрерывно повторяла, будто в отделении все напутали…
— Это, похоже, то, что надо… Старуха останется на ночь?
— Ее не сдвинул с места даже завотделением со своей улыбкой на все тридцать два зуба.
— Придумал. Слушай внимательно. У вас есть сигнализация на случай тревоги? — Не дожидаясь ответа, Гален продолжил: — Ты устроишь трезвон, скажем, около часа ночи. А я тем временем во всех коридорах буду кричать: «Это чокнутая мамаша эпилептика!» В общем, разбужу персонал и подбегу к двум дежурным копам возле тридцать пятой палаты, где лежит Копленд. Их надо во что бы то ни стало заманить во дворик. Ты же хватаешь одеяло, заворачиваешь в него мисс К. и тащишь в подвал.
— Н-но это очень опасно! — Север сразу начал заикаться. — Я рискую потерять место, Гален!
— И что с того? Я рискую шкурой, делов-то! А теперь иди-ка загляни раз по двадцать в каждый закоулок, и хорошо запомни дорогу. А я спущусь в гараж и возьму чистый путевой лист на машину «скорой помощи».
В ноль сорок семь ватную тишину отделения разорвал пронзительный звон. Гален вздрогнул и посмотрел на часы — пора…
«Санитар» из общества Овна вскочил с кресла и пулей вылетел в главный коридор. Сигнализация работала так, что лопались перепонки в ушах. Гален принялся вопить что было сил, и ему довольно быстро удалось посеять панику во всех палатах.
Наконец он добрался до охранников палаты тридцать пять, где находилась Копленд.
— Умоляю вас, пойдемте со мной. Тут одна женщина свихнулась, у нее в руке заточка! Это мать того чокнутого эпилептика. Пожалуйста, посмотрите, в чем там дело!
— Ты что, шутишь, приятель? — Страж у двери и бровью не повел. — Нам никуда нельзя отсюда уходить.
В этот момент дверь палаты открылась и появился его напарник, который, видимо, придерживался другого мнения:
— Что, опять старуха бузит? Вот хохма! Пошли, хоть повеселимся. Да не бойся, тридцать секунд туда да тридцать обратно. Постоишь тут чуток… пацан?
Агент Овна чуть не врезал ему за такое обращение, но сдержался.
— О'кей.
Гален нервно барабанил застывшими от холода пальцами по рулю «скорой помощи», недавно угнанной из-под носа у начальника гаража клиники Хопкинса. «Санитару» пришлось сойти раньше, демонстрируя чудеса самообладания, забраться к сторожам в натопленную каптерку и наболтать им кучу всяких небылиц про неожиданный вызов. Оттуда он вышел бодрым шагом и вскочил в кабину. Срочность и несколько названных громких имен убедили охрану: тяжелые створки железных ворот медленно разъехались в стороны под светом фар.
За спиной Галена на носилках смирно лежала Шелли Копленд. Бледная, чуть теплая, она не подавала никаких признаков жизни. Рядом с ней сидел брат Север в виниловых перчатках и маске. Миссия завершилась.
Как только дверцы скрылись в боковых щелях, Гален медленно повел машину по тонкому слою снега на асфальте.
Осталось только тихо, не включая сирены, выехать из города и спокойно добраться до назначенного пункта. На дорогу уйдет не более получаса. Они провернули все неожиданно: на вилле Овна еще никто ничего не знает. Сквозь жесткое выражение на лице «санитара» проглянула улыбка. Для всех это будет приятным сюрпризом. А ему достанется куча денег.
Гален знал, на что их потратить: спортивный автомобиль напрокат, Лас-Вегас и несколько дней, прожитых с шиком.
25 Вилла Овна, Мэриленд, декабрь 1957 (1)
На прогулке она счастливо семенит между мамой и папой, держась за их руки. Девочка с рыжими волосами и веснушчатым личиком, живая, улыбчивая и надоедливая, как все дети в мире. Чтобы обратить на себя внимание, она без конца повторяет одни и те же вопросы.
Небо какое-то странное, страшное. Очень синее, цвет быстро мерцает. Это день или ночь?
На сцену воспоминаний, как слепящие сполохи света, наплывают отрывочные образы какой-то религиозной процессии. Жара, неразбериха, крики…
Девочка продолжает спрашивать родителей, но они игнорируют ее. Малышка волнуется, кричит, но не слышит собственного голоса. Огромные, окутанные тенью мама и папа идут как ни в чем не бывало. Потом вдруг, как по команде, наклоняют головы и смотрят на нее.
У мамы лицо Рона Фолберга.
У папы морда дьявола.
Девочка принимается кричать, но не может издать ни звука.
Небо окрашивается пурпуром, воздух становится тяжелым. Далекая линия горизонта все сильнее искривляется книзу. Земля вокруг отступает, ладони родителей то укорачиваются, то удлиняются, как резиновые. Девочка не может от них оторваться и заходится истерическим плачем. Руки меняют форму и тащат ее за собой, скручивая тело. Горячие слезы заливают ребенку лицо, глаза и нос покраснели, горло раздулось от крика. Но она не слышит ни звука.
