смотрят с недоумением. Они знают, что я выступала на Новый год – все в Силвер-Фоллс в курсе, – но не знают, что я занимаюсь этим на постоянной основе.
Они много лет не видели, как я играю. Мой пульс учащается, а нервы внутри дрожат. Они называют это хобби и до сих пор считают, что я планирую карьеру в маркетинге.
Но если я хочу быть в музыкальной индустрии, я должна играть перед людьми, даже если боюсь.
Я встаю, и все вокруг приветствуют меня громкими криками. Мои родители поражаются такой реакции. Сердце стучит в ушах, и я поднимаюсь на сцену. Я знаю, какую песню буду играть, потому что теперь мне все стало ясно. Когда я писала песню за песней о Джейми, я таким образом признавалась ему в любви. Когда я писала песню о противостоянии чужим ожиданиям, я пыталась вырваться из клетки, где была заперта.
– Привет, – говорю я в микрофон и беру на гитаре аккорд. – Я Пиппа Хартли.
Несколько человек смеются, потому что почти все здесь мои друзья.
Я начинаю песню, и когда смотрю на своих родителей, они слушают с самым пристальным вниманием. На лице мамы играет милая, но печальная улыбка, а папа смотрит на меня, как на игрока НХЛ. У меня в груди тянет. Мама берет папу за руку, и он что-то шепчет ей на ухо. Она кивает и снова улыбается.
Я пою от всего сердца. Я пою о том, что хочу большего, хочу верить в себя, хочу вырваться на свободу и взять жизнь в свои руки. Пою о том, что собираюсь добиться желаемого, потому что не хочу жалеть ни об одном потерянном мгновении. Я не хочу ни секунды тратить на то, что не является моей страстью и предназначением.
Сцена – это место, где я должна быть. Даже если из этого ничего не выйдет. Если даже до конца жизни я обречена петь по забегаловкам.
Джейми смотрит на меня с гордостью, как будто я – всё для него.
Я пою о том, что иногда, возможно, стоит рискнуть, и, когда я заканчиваю, весь бар разражается криками и аплодисментами.
Я возвращаюсь к столу, и у моих родителей нет слов. Они не видели моих выступлений со школы, а тогда я играла только каверы, ничего своего. Я присаживаюсь, и Джейми переводит взгляд с меня на родителей, готовясь вмешаться, если понадобится. Но я качаю головой.
Он смог постоять за себя перед мамой, и я смогу постоять за себя перед ними. Если я хочу карьеру в музыкальной индустрии, нужно привыкать стоять за себя.
– Я не согласилась на должность в маркетинге, – выпаливаю я им в лицо.
Мамино выражение остается сдержанным.
– Оклад слишком низкий?
– Нужно вступить в переговоры, – подается вперед папа. – Они ждут, что ты будешь обсуждать с ними зарплату.
– Нет, – качаю я головой. – Пожалуйста, дайте мне закончить.
На их лицах возникает беспокойство. Джейми остается рядом и наблюдает, как я справляюсь.
– Они не предложили мне работу, потому что я отозвала свою кандидатуру. – Я делаю глубокий вдох и жду, пока они осмыслят это. Мама готова взорваться, хоть и скрывает это. Но я вижу по ее взгляду. – Я не хочу эту работу.
Отец моргает.
– Ты говорила, что хочешь.
– Я так не думала, – морщусь я. – Думала, что это правильно. – Я оборачиваюсь через плечо на сцену и вспоминаю ментальное упражнение, которому научил меня Джейми в лесу, и все те потрясающие вещи, что я себе представила. – Вот чем я хочу заниматься. Я хочу карьеру в музыкальной индустрии. Я хочу писать собственную музыку, путешествовать по миру и исполнять ее для людей. Это делает меня счастливой. – Я встречаю твердый взгляд Джейми. – И я способна на это. У меня есть талант, и я тружусь изо всех сил.
Мои родители молчат, обдумывая все это.
– Я очень благодарна за все, что вы сделали для меня, – продолжаю я. – Вы много трудились, чтобы оплатить мое обучение, и я верну свой долг. Все до пенни.
– Нет, – быстро говорит отец и хмурится. – Мы не этого хотим.
– Поддерживаю, – добавляет мама. – Деньги были вложены в то, чтобы у тебя были варианты.
– Именно. Мы всегда хотели, чтобы у вас, девочки, были варианты, – говорит отец и кидает взгляд на Хейзел, которая сидит в паре столов от нас. – Мы хотели, чтобы у вас было все, чего не было у нас.
Мама тяжело вздыхает и ерзает на стуле. Ей явно неприятно. Я знаю, она думает о том, как не попала в балет в двадцать лет. И как три десятилетия преподавала танцы, хотя это не ее страсть.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – говорю я, и она приподнимает бровь. Мое сердце колотится в груди, потому что мне невыносимо вступать с ними в борьбу. – И иду на очень большой риск, и нет никаких гарантий, что из этого что-то выйдет. Обстоятельства против меня.
Она секунду смотрит на меня, и такой серьезной я не видела ее еще никогда.
– Будет тяжело, Пиппа.
– Я знаю.
– Это будет самое тяжелое в твоей жизни, и существует очень большая вероятность, что ты кончишь преподавателем музыки у пятилеток. – Она говорит об этом как о чем-то очевидном, как будто объясняет мне рецепт. В ее серо-голубых глазах вспыхивает боль. – Тяжело терпеть поражение в том, что ты любишь. Это слишком больно.
Мое сердце ноет за нее, и руки сжимаются в кулаки.
– Я знаю. Но все равно должна попробовать или буду вечно жалеть об этом.
Она долго изучает мое лицо, и я боюсь, что не убедила ее. Но потом она смотрит на отца. Что-то мелькает в их взгляде, какая-то внутренняя договоренность, выработанная за десятилетия брака, и ее взгляд смягчается.
– Мы не хотим, чтобы ты работала на нелюбимой работе, дорогая, – признается она. – Мы хотим, чтобы ты была счастлива. – Она смотрит на сцену. – Но бедность – это очень тяжело, дорогая.
– Ей никогда не грозит бедность, – вмешивается Джейми, и его взгляд говорит о серьезности его намерений.
Я пытаюсь не рассмеяться над его опекой.
– Я не боюсь трудностей, – говорю я. – Это того стоит.
За нашим столом посреди шумного бара повисает тишина.
– Ты и правда очень талантлива, милая, – говорит отец, задумчиво глядя на меня. – Мы никогда тебя такой не видели. Когда ты играла, я сказал твоей маме, что ты выглядишь на сцене как профессионал.
Мама кивает и улыбается мне, будто действительно увидела меня в новом свете.
– Ты как будто создана для этого.
