что же?
— Единственный пришвартованный на пристани парсийский корабль? Размещенные на столбах объявления?
— Какие еще объявления?
Впрочем, на столбах и правда висело множество объявлений. На пристани я лишь бегло скользнула по ним взглядом, а теперь вчиталась:
НАЙМУ ПОХИТИТЕЛЕЙ!
ДОРОГО!
ЛЕГКАЯ РАБОТА!
НЕ ДАЙТЕ РАЗЛУЧНИЦЕ ВСТАТЬ НА ПУТИ У ЛЮБЯЩИХ СЕРДЕЦ!
ПО ВСЕМ ВОПРОСАМ ОБРАЩАТЬСЯ В УСАДЬБУ ГОСПОД ЛИСИЦЫНЫХ К ГОСПОЖЕ МАЛЬВЕ МИРОНОВНЕ.
Ладно, я впервые в жизни видела кого-то настолько недалекого. Не хотела ли госпожа Мальва Мироновна сразу сдаться властям?
— И, конечно, из-за этого, — добавил Лукьян.
На его ладони лежал крохотный серебряный язычок и подвявший цветок, который, пусть в нем и было что-то знакомое, я, несмотря на свои богатые познания во флористике, не узнавала.
Так что без сомнения, это тоже была какая-то волшебная трава.
— Что это? Ещё один контролер разума?
— Почти. Это мрачный молочай. Выглядит практически как обычный, но имеет переменчивый алый цвет…
— Он не алый. Скорее пурпурный.
Лукьян ненадолго замолчал внимательно посмотрев мне в глаза. Если бы я точно не знала, что это не так, я бы решила, что именно мои глаза он и изучает. Но зачем? Ничего примечательного, кроме мешков от недосыпа, там найтись не могло.
— Пусть будет пурпурный, хотя я вижу его иначе. Так вот, выглядит как цветок, а на деле представляет собой воплощение способности к созданию и управлению иллюзиями, которыми славятся как раз Лисицыны и многие дружественные им семьи. И он такой не единственный, есть еще плачущая роза. Тоже красного цвета, так что не удивительно, что они встречаются по всему городу, а никто и внимания не обратил. Очень легко спутать с настоящими, а традиции Святой ночи полностью оправдывают их присутствие на улицах. Но зачем украшать ими пустующие коридоры гостиницы вроде этой?
Лукьян потряс цветком, приложив чуть больше силы, и тот сверкающей пыльцой растворился в воздухе.
Цветы, создающие иллюзии и влияющие на сознание.
Слухи, распространившиеся по городу как лесной пожар.
Письма, написанные рукой Акулины Андреевны, но совсем не в ее стиле.
Парсийцы, взявшиеся за столь очевидно преступный заказ и не потрудившиеся даже спрятаться, все это время оставаясь на видном месте, словно специально притягивая к себе взгляды.
И все это ради какого-то брака?
— Почему тогда чары не действуют на нас?
— Мы принадлежим другому времени. Помнишь, что я говорил о хроночарах? Мы не можем ни на что здесь повлиять, стоит только семидесяти двум часам истечь, как паучиха воскреснет, гостиница примет свой первозданный вид, а Емелья Флорианский никогда не вспомнит о том, как разговаривал с нами.
— Это удручает.
И совсем не объясняет, почему внушение не подействовало на Емельяна Флорианского.
Скорее всего все дело было в родовой сопротивляемости Флорианских к ядам. Организм Емельяна воспринимал чары, меняющие сознание, как яд, и защищал хозяина.
Какой огромный просчет.
— Это помогает вселенной не схлопываться при подобных путешествиях. Также ничто здесь не может повлиять на нас. Неважно, что произойдет с нами здесь, когда временной цикл замкнется, мы вернемся в свое время в том же виде и состоянии, в котором покинули его.
Я вздохнула.
Да уж.
Ничего особенно веселого в этом не было.
— То есть твой цилиндр сгорел не на совсем? — уточнила я. — Печально.
— Нормальный цилиндр.
— …
— Да что с ним не так?
* * *
У нас был целый день для того, чтобы убедиться в том, что оделись мы все-таки не по моде и срочно переодеться.
— Тут полно воришек, нужно постоянно следить за деньгами.
— Какое облегчение, что у нас их нет.
— Почему нет?
— Почему эта книга все еще цела?!
Насладиться фестивальной ярмаркой.
— Дафна, подойди сюда, какое стекло ты хочешь, зеленое или голубое?
Пока Лукьян разглядывал витрину, я разглядывала его. У него было на удивление умиротворенное, веселое выражение лица. Он улыбался больше глазами, чем губами, но чувство радости прослеживалось в этом выражении совершенно ясно.
— Я хочу желтое, — наконец сказала я.
— Какое? — он, кажется, растерялся.
— Жёлтое. У них же есть желтые стекла?
— Да.
И подтвердить свои догадки.
— Так вы лично видели когда-нибудь этого парсийца?
— Да…
— …высокий брюнет!
— …коренастый блондин!
— …рыженький такой, очень щуплый!
— И мы совершенно точно видели, как они вместе садились на его корабль!
* * *
Именно так некоторое время спустя мы оказались на церемонии бракосочетания Флорианского Емельяна Елисеевича, гости ещё не успели собраться, а он уже попытался сбежать, прикинувшись азарским послом, сломать себе руку и ногу (по сравнению со сломанной жизнью это была небольшая жертва), подкупить жреца (к несчастью сторона невесты опередила его) и даже убедить кого-то из гостей, что тому всегда до безумия нравилась невеста (бедняга свято поверил в то, что ему надо встать и заявить о своем несогласии с заключением подобного брака, вот только он слишком заметно читал свои слова по бумажке, пока Емельян активно жестикулировал, руководя процессом), и Лисицыной Дорофеи Алексеевны, которая судя по ее нервно бегающему взгляду тоже не горела желанием здесь находиться. Платье было ей великовато, прическа совершенно не шла, а пристальные взгляды гостей, должно быть, заставляли ее задыхаться.
Интересно, знала ли она сколько сил ее мать приложила к тому, чтобы все это устроить? Смогла бы она радоваться тому, что ее мечта стала реальной, пусть даже у щуки, которая исполнила желание, вся пасть была вымазана в крови?
Огромный бюст Луланы оказывал на присутствующих ощутимое давление, гости пыхтели от возмущения, потому что всякий раз, когда церемония должна была вот-вот начаться случалась какая-нибудь ерунда, а у меня — слезились глаза.
— Это не такая уж и редкость, — утешающим тоном сказал Лукьян. — Не всякая история любви имеет счастливый финал.
Я громко шмыгнула носом.
— По крайней мере мы точно знаем, что преступник не уйдет от наказания. Ну или не каждый. А это уже здорово.
Слезы никак не хотели останавливаться.
— Дафна, мы тут даже никого не знаем, не плачь.
— Лукьян.
— Да?
— Я почти уверена, что это аллергия.
Хотя это было для меня не характерно. Со всевозможными аллергиями вечно мучилась Евжена, для того, чтобы нокаутировать ее, в нее достаточно было бы бросить кота. У меня же ничего такого не наблюдалось. Но, может, дело было как раз в том, что цветы в композициях не были обычными.
Все тот же мрачный молочай.
— А вот и плачущая роза, — отметил Лукьян, когда по проходам стали разбрасывать лепестки.
И, прежде сосредоточенная исключительно на своей внезапно проснувшейся непереносимости свадеб, теперь я во все глаза смотрела на эти тонкие, мелкие лепестки роз, которые от привычных
