залить тебя цементом, дядя Витя.
Я открываю дверь и выскакиваю из машины.
— Я же велел ждать моего прихода! — кричу я родителям. — Вы видели, как я спешил⁈
Они стоят посреди дороги с широко распахнутыми глазами и открытыми ртами, и мне кажется, что сейчас я смогу взлететь, настолько становится легко на сердце, настолько тяжёлая ноша, целая скала, падает с души. Но объятия и объяснения подождут.
Я закрываю глаза. Теперь я умею! Теперь мне нужна лишь одна секунда! Опускаю веки и представляю беспощадный световой меч Дарта Вейдера. Беру его в руку, и он выбрасывает смертоносный рубиновый луч. Голова наполняется звенящими электрическими вибрациями. И сейчас, впервые, я чувствую, что энергия переполняет меня всего. Мне кажется, что я в состоянии одними лишь руками разорвать толстенный лист металла. Но проверять мы это не будем. Как-нибудь в другой раз.
Я подхожу к Чебурашке и распахиваю вмятую дверь. Потом хватаю за ворот Витю Шерстнёва и начинаю вытаскивать наружу, как моллюска из раковины.
— Я тебе мозги вышибу! — орёт он. — Я тебя…
— Сожми зубы! — приказываю я, отпуская его. — А теперь со всей дури долбанись лбом об руль!
Он добросовестно всё выполняет.
— Что он делает? — восклицает папа, подбежав ко мне.
— Папа, стой, не подходи, — останавливаю его я. — Тут человек раскаивается, похоже. Вылазь, Витя. Встань вон там, положи руки за голову. Повернись в другую сторону и не шевелись.
— Что происходит, Тёма? — испуганно спрашивает мама.
— Раскрыто преступление, я чуть позже расскажу. Сейчас подъедет милиция, не беспокойтесь, всё уже хорошо.
Всё уже хорошо. Три очень простых слова, которые ровным счётом ничего не передают. Разве можно тремя словами описать то ликование, которое происходит в моём сердце? Нет, не стоит даже пытаться…
Я наклоняюсь, поднимаю отломанное «ухо» моего Чебурашки и внимательно его осматриваю. Со внутренней стороны… блин… Оно оказывается двойным, и со внутренней стороны я замечаю слой тонкой жести, надломленный и смятый от удара. Из-под него торчит уголок полиэтиленовой плёнки.
Я тяну за этот уголок и вытаскиваю запаянный в полиэтилен сложенный вдвое тетрадный лист бумаги и, приложенный к нему, небольшой плоский ключ. Быстро убираю находку в карман и отгибаю внутренний слой сильнее, но ничего больше не обнаруживаю. Кладу «ухо» воздухозаборника в багажник и поворачиваюсь в сторону, откуда мы только что приехали.
Оттуда несётся вой сирен и идёт полярное сияние от проблесковых маячков. Уже через мгновенье на перекрёсток врывается целая милицейская автоколонна и перекрывает движение во всех направлениях.
Капитана Витю Шерстнёва запихивают в «бобик» и увозят восвояси, а меня с родителями приглашают на разговор. Завтра, не сегодня. Придётся, кажется, воспользоваться своими возможностями, чтобы товарищи не раскручивали факт, что я их надул с иконой. Теперь-то уж скрыть Чебурашку не удастся.
Подбегает Катюха и бросается мне на шею.
— Спасибо, Тёмочка, — шепчет она, заливаясь слезами. — Спасибо, миленький…
Переволновалась бедная.
— Катюш, да ты что, какое ещё спасибо, глупая. По другому-то разве ж могло быть? Главное, всё хорошо, так что теперь не пропадём. Теперь заживём, да? Ну всё-всё, не плачь!
— Этот Альберт пришёл и сказал, — мотает головой Катя, — что с тобой что-то страшное случилось, что тебя скорей выручать надо!
— Кать, ты что, меня выручать помчалась?
— Ну, конечно!
— А что конкретно случилось, он сказал?
— Да, сказал, тебя менты схватили без прав, и надо от них откупиться, взятку им дать. Мы побежали через дворы, там стояла «Нива» вот эта, а за рулём тот, Зарипов. Ну, он сказал сесть в машину и повёз на склад…
— Вот суки!
Я сжимаю кулаки.
— Катюш, ну, теперь всё уже позади. Спасибо тебе, что бросилась меня спасать, но этому козлу верить вообще нельзя!
Подходит Хаблюк и мама забирает Катю.
— Товарищи, — громко говорю я. — Хочу вам заявить, что без помощи сержанта Хаблюка Ивана Денисовича, у вас была бы сегодня куча трупов. Иван Денисович, спасибо тебе дорогой за беззаветное служение Родине и неукоснительное выполнение долга!
— Чё, чё ты начинаешь-то? — вдруг смущается он и получает одобрительные похлопывания по плечу и беззлобные смешки коллег. — Иди сюда, скажу кое-что.
Я подхожу ближе.
— Мужик этот из «Москвича», Валентин…
Всё веселье, лёгкость и радость сразу пропадают. Валентин заплатил своей жизнью за меня и Катю, хотя не должен был, это уж точно. И вина за его смерть лежит исключительно на мне. Тащить его туда не имело никакого смысла…
— Живой он, — кивает Хаблюк. — Повезло, что не в башку стреляли, а в грудь. Хотели, видать, машину забрать, чтоб кровищи поменьше. В общем, увезли в областную.
— Дядя Хаблюк, дай тебя обниму!
Я хватаю его и крепко сжимаю в объятиях.
— Э! — отбивается он. — Ты меня с Викой спутал! Отвали, Чебурашка!
— Дядя Хаблюк! — понижаю я голос.
— Ты чё борзеешь, шкет! — возмущается он, но звучит это до удивления по-дружески, без вызова и наезда.
— Помоги, а? Я хочу, когда всё закончится, машину забрать. Ваши ведь её в лом сдадут.
— Так ты же её сам и расхерачил!
— Выбора не было. Но сам расхерачил, сам и восстановлю. Может, опять дядя Валя поможет, когда выкарабкается.
— Посмотрим, — возвращается он к привычному тону. — Посмотрим, что можно сделать. Пока не обещаю. Но ты это… молоток, короче.
Думаю, это Вика раструбила. Больше некому. Утром я вхожу в школу, как рок-звезда. Слава моя летит впереди, и все показывают на меня пальцем и шепчут имя. И это имя не Артём. Это имя Чебурашка. Приходится купаться в лучах народной любви.
— Вика! — грозно хмурю я брови, врываясь в класс и тут же получаю бурю аплодисментов.
— Чебурашка пришёл! — кричит народ. — Гроза бандитов!
— Что? — весело подмигивает дочь Хаблюка.
— Я тебе хвост накручу! — показываю я ей кулак. — Вот тогда и узнаешь, что!
— Как там Катька после вчерашнего? — спрашивает она.
— Нормас, — сердито отвечаю я.
— Нормас! — со смехом повторяет она. — Ты сам что ли эти
