Если бы она ринулась наутек, Стас без труда настиг бы ее и задержал. Но поведение Эльки сбило его с толку. Она направилась прямиком к Чернышу, сама ухватила его под руку и строго сказала милиционерам:
– В чем дело, мальчики? Это мой муж. У вас к нему какие-то вопросы?
Растерялись и постовые, и Черныш, ожидавший от Эльки какого-нибудь подвоха, но никак не поддержки. После только что рассказанной им легенды эти супружеские претензии прозвучали по меньшей мере странно. Три милицейские головы недоуменно переглянулись, посомневались немного, но все же пришли к единодушному мнению – не вмешиваться в чужие дела, будь они хоть семейной, хоть действительно государственной важности.
– Нет у нас вопросов, – признал полный лейтенант, которого Элька огорошила своими подмигиваниями. Вид у него был такой, словно он только что сильно ударился головой.
– А у нас есть, – весело прощебетала Элька и заглянула в ставшие совершенно оловянными глаза Черныша: – Правда, милый?
– Вопросы? – Лейтенант наморщил лоб. – Какие еще вопросы?
– Только один, – успокоила его Элька. – Сколько на вокзале телефонов-автоматов?
– Она шутит, – вмешался Черныш, к которому наконец вернулся дар речи.
Он ловко развернул Эльку на сто восемьдесят градусов и повел ее прочь. Но она оказалась еще проворнее, успев незаметно сунуть в вялую милицейскую руку свое послание. Теперь оставалось уповать лишь на то, что лейтенант не выйдет из строя от перенапряжения.
– Ты зачем вмешалась, курва? – шипел Черныш, увлекая Эльку подальше от наряда. – Кто тебя просил?
– Я хотела помочь, – оправдывалась она.
Присоединившийся к ним Стас сунул в рот целую пригоршню ментоловых лепешек и, азартно чавкая, предложил:
– Сматываться нужно, шеф. Слишком шустрая эта крыса. Удрать хочет, тут и к гадалке не ходи.
– А мы ей пыл сейчас немножечко охладим, – пообещал Черныш, лавируя с Элькой между снующими в разных направлениях людьми. – Она у нас шелковая станет. Тихая и смирная, как овечка.
Они свернули в закуток за газетным киоском, где не было никого, кроме прикорнувшего на полу мужчины без обуви и носков, но зато с пустой водочной бутылкой в руке. С обложек журналов и газет на пришедших дружно уставились четыре Владимира Путина, три киноактера с незапоминающимися фамилиями, две Аллы Пугачевой (с Филей и без), один цветной (но очень маленький) Борис Абрамович Березовский, черно-белый (хотя и крупный) Зюганов и целый гарем голых девочек.
«Я ХОЧУ ВИДЕТЬ РОССИЮ ВЕЛИКОЙ ДЕРЖАВОЙ» – это высказывание было набрано таким крупным шрифтом, что сразу бросилось Эльке в глаза, но она так и не успела определить, кому именно из пестрой компании оно принадлежит.
Черныш завладел ее правой рукой, отделил мизинец от остальных пальцев и предупредил:
– Сейчас я сделаю тебе больно, но это пройдет. А вот если закричишь, останешься инвалидом на всю жизнь!
Щелк! Ее мизинец круто выгнулся вверх, да так и остался торчать деликатно оттопыренным. Совершенно потрясенная случившимся, Элька даже не успела испугаться как следует, а ощутила сразу боль, от которой вокруг нее произошло кратковременное затемнение.
– Вы сломали мне палец! – произнесла она сдавленно. Громче не получилось – расторопный Стас вовремя прихватил ей горло пятерней.
– Тоже мне открытие! – насмешливо сказал Черныш, откровенно любуясь болезненной гримасой на Элькином лице. – Конечно, сломал. И это только начало. – Он взялся за безымянный палец.
– За что?
– За резвость. За излишнюю общительность.
– И вообще! – значительно вставил Стас.
– Я больше не буду, – пообещала Элька, жмуря глаза все сильнее по мере того, как Черныш выгибал ее палец вверх.
– Конечно, не будешь, – согласился он. – Когда человеку становится больно, он в корне меняется. Проверено практикой.
– Вот сейчас возьму и брякнусь в обморок. – Элька пыталась бодриться. – Ищите тогда сами нужную ячей…
Щелк! Второй сустав уступил нажиму Черныша, и обещанный обморок действительно случился, но длился он недолго и прошел в вертикальном положении, потому что Эльке не позволили опуститься на пол. Она беззвучно заплакала.
– Кстати, насчет ячейки, – невозмутимо сказал Черныш, когда увидел по Элькиным глазам, что она в состоянии воспринимать его слова. – Ты ведь нам соврала, признайся! – Он на ощупь отыскал ее средний палец и сжал в кулаке.
– Соврала, – прошептала Элька. Ей ужасно хотелось поникнуть головой, но пятерня Стаса по-прежнему держала ее за горло, упираясь в подбородок.
Это был конец. Даже зная, что наградой за откровенность будет смерть, она не находила в себе сил противостоять пыткам и уже готова была везти своих мучителей к настоящему тайнику.
– Я раскусил тебя сразу, – похвастался Черныш. – Никакой шифровки в телефонной кабине нет, верно?
– Верно.
– А номер ячейки и код ты знаешь наизусть, так?
– Так, – сказала Элька, торопясь избежать третьего перелома.
– Вот и веди нас туда, вместо того чтобы морочить нам головы…
– И яйца! – с удовольствием добавил Стас.
– Да, и яйца, – согласился Черныш.
Это были его последние вразумительные слова, потому что короткой передышки, которую получила Элька, хватило ей для того, чтобы собраться с духом и возобновить борьбу за свою жизнь. Чуток не дожал ее Черныш. Самой малости не хватило – еще одного сломанного пальца.
Как только Стас оставил в покое Элькино горло, намереваясь пристроиться за ее спиной, она пронзительно завопила и изо всех сил толкнула его на газетный киоск. Ее вопль был настолько интенсивным, что даже бывалый Черныш с его грозным удостоверением оторопел, как сопливый новобранец, впервые услышавший душераздирающий визг мины над головой.
Разбитое стекло еще не успело осыпаться всеми своими осколками на застрявшего в витрине Стаса и только-только затеяло перезвон на полу, а Элька уже метнулась прочь, продолжая верещать, как перемкнутая автомобильная сирена.
Одни люди испуганно расступались, другие застывали столбами, а навстречу бегущей девушке в белой шубке и преследующему ее мужчине в распахнутом буром пальто катилось целое камуфлированное воинство, поднятое по тревоге на борьбу с терроризмом.
Основные силы спецназовцы бросили против бурого пальто, трусливо повернувшего вспять, и присоединившейся к нему серой кожанке пилотского покроя, над которой маячила порядком окровавленная голова. Этих двоих уложили на пол без единого выстрела, и они еще долго дергались под градом ударов, которыми спецназовцы снимали с себя стресс.
Лишь двое бойцов вели преследование приметной белой шубки, принадлежащей, по оперативным данным, заложнице, сумевшей предупредить милицию о готовящемся взрыве. Шубка оказалась не только героическая, но и на удивление проворная. Лавируя между встречными-поперечными, там и сям белея одиноким парусом среди взбудораженной толпы, она успела выскочить на перрон и даже едва не нырнула под стоящий вагон поезда Курганск—Адлер. Но на открытом пространстве спецназовцы сумели продемонстрировать отличную физическую и боевую подготовку, перехватив шубку и прижав ее к грязному асфальту сразу двумя бронежилетами и трехэтажными матами.
