– Я тоже.
Он накрыл ладонью мою руку, и мне захотелось заплакать. Наши пальцы переплелись, и мы тихо сидели, наблюдая за проходящими людьми. Я совершено не желал двигаться из страха нарушить идеальный момент или потерять ощущение его прикосновения.
Но официант вернулся, и Ривер смущенно убрал руку и допил свое пиво.
– La meme chose?[44]
Я хотел сказать «да», когда почувствовал на себе взгляд Ривера.
– Non, merci[45], – ответил я, и он ушел. – На сколько ты приехал?
– Не уверен, – отозвался Ривер, пристальным взглядом словно говоря: Это зависит от тебя. – Долго оставаться не смогу. Отец словно зомби, а сестра не окончит школу, если я не буду возить ее туда каждое утро.
– А что насчет бизнеса?
– На самом деле, неплохо. Я держу его на плаву. – Он грустно улыбнулся. – Как жонглер, да еще и без антрактов.
Я кивнул. Как и подозревал, смерть Нэнси разбила семью Уитморов на куски, и Риверу оставалось лишь собирать и держать осколки вместе.
Если бы я остался, то лишь усугубил бы его бремя. И до сих пор могу…
– Пойдем, – произнес я, поднимаясь со стула и бросая на стол банкноту в двадцать евро. – Тебе стоит увидеть в Париже больше, чем этот угол улицы. Поведу тебя по своему ежедневному маршруту. Это был завтрак.
– Сейчас час дня.
– Не будь ханжой. Это не сексуально.
Он нахмурился еще сильнее, и я увидел, как его мысли вернулись к моему гостиничному номеру и моей кем-то занятой кровати. Я двинулся вперед, отвлекая его и заставляя поспешить следом.
– Куда мы направляемся? – поинтересовался он.
– В церковь.
Я поймал такси, и мы поехали в центр Парижа, на Сите – небольшой остров посреди Сены, где располагался собор Парижской Богоматери. Мы вышли из такси, перешли по пешеходному мосту на площадь и направились внутрь собора.
Оказавшись в прохладном зале, Ривер обвел взглядом сводчатые потолки, альковы со статуями, алтари и столы, уставленные маленькими свечками. Некоторые горели, некоторые ждали своего часа.
– Ты каждый день сюда приходишь? – тихо спросил Ривер.
Я кивнул.
– Как и ты, я тоже в шоке, что меня не поражает молнией каждый раз, когда я переступаю порог. Но по моему опыту, у Бога всегда было извращенное чувство юмора.
– Зачем приходишь?
– Зажигаю свечу за твою маму. И за Беатрис. За тетю и дядю. Временами за тебя.
Когда чувствую особенную храбрость и не боюсь быть покаранным за свое лицемерие.
Мы подошли к столу со свечами. Я бросил купюру в пятьдесят евро в ящик для подаяний и взял одну из деревянных палочек. Поднес ее к уже зажженной свече и зажег новую. Я почувствовал на себе взгляд Ривера, синий, проникновенный и нежный.
– А что насчет тебя? – спросил Ривер.
– Свечи за себя не зажигают. Они своего рода молитва за кого-то другого.
Ривер кивнул, перенес огонек с одной свечи на другую, а затем задул палочку. Он с лаской смотрел мне прямо в глаза, пока приглушенные голоса и шаги других посетителей не растворились в темноте собора.
Странное ощущение пронзило меня, я был тронут жестом Ривера и одновременно отчаянно хотел его. В этом и заключалась проблема Ривера Уитмора – он был для меня в высшей степени привлекателен как физически, так и духовно. И вместо того чтобы разделить желания любить и трахнуть его, они переплелись и слились воедино, удвоив мое жалкое отчаяние.
– Пойдем, – хрипло буркнул я. – Хочу еще кое-что тебе показать.
Пока я не засунул тебе язык в глотку перед Девой Марией.
Я повел Ривера по пешеходному мосту на другую сторону Сены и в Латинский квартал с его узкими мощеными дорожками и средневековыми церквями. Мы вошли в «Шекспир и компания», книжный магазин, перед которым располагалось небольшое кафе с видом на собор Парижской Богоматери.
– Очень круто, – восхитился Ривер, прогуливаясь по тесному многоуровневому магазину и вытягивая шею, чтобы рассмотреть книги на верхних полках. Его глаза горели тем же почтением, что и в соборе Парижской Богоматери.
– Знал, что ты оценишь.
Ривер улыбнулся, и мы ненадолго разошлись, изучая полки. Я просмотрел несколько книг, но в основном издалека наблюдал за Ривером. Большое тело среди узких проходов, джинсы обтягивали идеальную задницу. Мужественность в чистом виде, но приправленная добротой. Идеал мужчины с сердцем столь же глубоким, как и…
– Большой каньон, – пробормотал я.
Мы вновь пересеклись с ним в углу книжного магазина с двумя высокими шкафами и маленьким столиком перед ними. Ривер держал в руках раскрытую книгу и внимательно читал.
– Что нашел? – поинтересовался я. – Что-нибудь хорошее?
На самом деле мне было наплевать; когда Ривер собрался мне ответить, я набросился на него и завладел его губами в жадном поцелуе.
Меня мгновенно прострелило всеми ощущениями, которых я так жаждал. Его свежий вкус, шероховатость покрытой щетиной щеки, теплый, нежный язык, скользящий по моему.
Ривер ответил на мой поцелуй мгновенно, как будто тоже этого ждал. Книга выпала у него из рук, и он хмыкнул, схватив меня за лацканы куртки и прижав к книжному шкафу с такой силой, что тот затрясся. Он вторгался в мой рот, оживляя чувства после целого года попыток утопить их в море алкоголя.
Мои руки были повсюду. Я гладил его по широкой спине, запускал пальцы в волосы, жадно желая прикосновений. Я чувствовал, как под его джинсами твердеет и наливается член, прижимаясь к моему собственному.
Продавец магазина деликатно прокашлялся, проходя мимо, и Ривер резко отпрянул.
– Черт, – задыхаясь, выдохнул он, его губы покраснели, волосы были в полном беспорядке. Он впился в меня пристальным взглядом, раздраженным и в то же время разгоряченным. Затем наклонился, чтобы поднять книгу с пола, швырнул ее на маленький столик и бросился к выходу.
Я пригладил помятую одежду и последовал за ним через боковую дверь, которая вела на мощенную булыжником улицу.
– Я не хотел этого делать, – заявил он. – Я здесь не поэтому.
– Твой член сказал мне обратное, – заметил я и вздрогнул от его убийственного взгляда. – Прости. Ничего не могу с собой поделать.
– Как и я, в этом и проблема. Не могу тебя отпустить. И не хочу. Но, господи… – Он замер, его взгляд стал жестким. – Я не могу целоваться с тобой, когда ты только прошлой ночью трахался с кем-то другим.
Я опустил руки, и стыд охватил меня с яростью лесного пожара. Солнце начинало садиться, отбрасывая тени на мощеные улицы.
