быстроходным катером, сидя в удобном кресле и потягивая из трубочки ледяной напиток, и всё казалось тогда доступным и родным… Напрасно теперь он всматривался во мглу. Ледяное поле, уходящее во тьму, чёрный лес над обрывом и беззвёздное небо головой — вот весь пейзаж и вся радость! С неба сеются снежинки, и так нехорошо и некстати метёт позёмка, так уныло и так скучно вокруг, что не хочется никуда идти, а хочется упасть в снег и ничего не видеть, не чувствовать. Второй раз Андрей подумал про горячий кофе и бутерброды с маслом, сыром и колбасой. И опять он не стал останавливаться — теперь уже не было смысла. Он сдвинул рюкзак чуть вправо, несколько раз энергично сжал и разжал кисти, взял обледеневшие палки и пошёл дальше по рыхлому снегу. Торопиться, в общем-то, было некуда — до рассвета ещё далеко. Глубокая ночь была. Нормальные люди давно уже спали, даже сторожа и охранники в эту пору задрёмывали на своих постах.
Андрей уже полчаса шёл вглубь залива, но не видел никаких признаков жилья. Он хорошо помнил, что дачи стояли на правом берегу, а он и шёл вдоль него. Правый берег — весь солнечный, весёлый, а левый — укрытый тенью, холодный и нежилой. Все стремились на правый берег, а до левого берега дойдёт очередь в своё время. На левом берегу случались и медведи. Это такие милые звери — размером с «запорожец» (кто ещё помнит это чудо техники). Медведь выжимает по бурелому пятьдесят узлов в час. В водной стихии легко догоняет гребную лодку, хватает эту лодку за борт и топит всех пассажиров без разбору. А просто так, из удовольствия! Лазает по деревьям так, как никто больше не лазает (обезьян ведь нет в Сибири, холодно им тут). Ревёт со страшной силой. Иные граждане теряют сознание от одного рёва (и это зачастую спасает им жизнь). Убежать от медведя можно только на аэроплане, то есть от медведя можно улететь, потому что летать они пока ещё не научились, а в самолёт их не пускают за неимением билета и справки от ветеринара. А ежели сойтись с медведем в рукопашную, то мало хорошего можно ожидать от этой схватки. Уж лучше сразу взорвать его и себя килограммом тротила, так надёжнее и в каком-то смысле спокойнее. Пуля медведя не берёт, нож об него ломается, и вообще — пошёл он к чёртовой матери, этот косолапый зверь. На него приятно в цирке в бинокль смотреть — с десятого ряда! — когда он — за прочными железными прутьями, а ты — на воле, в полной безопасности и с мороженым в руке. Но не среди тайги, не среди первозданной природы, когда нет рядом никакого укрытия или там гранатомёта с подствольником. Поэтому-то новые русские и селились по правой, ближайшей к городу стороне залива. Они ведь тоже люди — эти новые русские. Медведей боятся, как и все остальные. И это глубоко верно. Потому что кроме медведей есть ещё волки, рыси и бешеные кабаны, но об этих тварях как-нибудь в другой раз, потому что Андрей почти уже пришёл.
Он стоял, упёршись грудью в палки и тяжко дыша. Прямо перед ним на покатом берегу расположился роскошный коттедж — двухэтажный, с двускатной крышей, крытой черепицей. На окнах — стеклопакеты. Просторная мансарда слева, а справа — большой гараж. Теплица сбоку, баня в глубине двора, ещё какие-то постройки — всё из кирпича, прочно и красиво, не без щегольства. Общая площадь участка эдак около гектара. Коттедж стоял у самой воды, метрах в тридцати. Тут же деревянный пирс и вышка для ныряния. Окна были тёмны, но в доме кто-то жил. Дорожки во дворе аккуратно расчищены. Прорубь со свежей наледью. Никаких следов заброшенности. Ясно, что за домом присматривали, а лучше сказать, охраняли. Что-то не слышно было собак. Может, спят в своих будках, а может, выглядывают из засады, прикидывают, как бы половчее схватить непрошеного гостя. Не желая привлекать к себе внимание, Андрей прошёл дальше по льду с полкилометра и тогда только вышел на берег.
Майор оказался прав: такой коттедж был всего один в дачном посёлке. Дома тут были всякие, победнее и побогаче, деревянные и кирпичные — но это были именно дома, а не коттеджи, не дворцы. И участки у обычных граждан были не шибко большие — соток по десять, а у кого и помене. Андрей прошёл посёлок насквозь и остановился у крайнего домика. Он уже порядком устал и замёрз. Хотелось в тепло, в уют, скинуть оледеневшие, сделавшиеся каменными, ботинки, расправить плечи… Но домик казался нежилым. Ломать двери и хозяйничать в чужом жилище не хотелось, да и жутко было входить в насквозь промерзшую избу, пока протопишь её — сутки пройдут. Быть может, к сторожу в гости напроситься? Должен же быть в посёлке сторож! Андрей двинулся мимо крайних домов. Снега навалило по колено, и даже на лыжах он с трудом передвигался. Путешествие уже порядком утомило его, и завидев свежую тропу в рыхлом снегу, он аккуратно переступил лыжами и двинулся к распахнутой калитке.
На громкий стук долго никто не выходил. Уже соседские собаки подняли хриплый лай, вороны с карканьем перелетали с дерева на дерево, осыпая снег и качая ветви, — Андрей всё стучал, всё дёргал дверь, державшуюся на жиденьком крючке. Наконец, вспыхнул свет в окне, проплыла тень по занавеске и послышался приглушённый голос:
— Кого там чёрт принёс?
Андрей опустил уставшую руку.
— Пустите переночевать. Заблудился я, замёрз. Мне до утра…
Последовала пауза.
— А ты кто такой? Чего тут шляешься?
— Турист я. Из Листвянки иду на лыжах…
— Ишь ты! — Дверь медленно раскрылась, на пороге показался мужичок в телогрейке, накинутой прямо на майку. На ногах раздавленные шлёпанцы, лицо небритое, припухшее, глаза с хитрецой. Щурясь со света, он смотрел на ночного гостя. Один, безоружный и, в общем-то, беззащитный, не выказывал и тени беспокойства. Это понравилось Андрею.
— Пусти обогреться, — повторил он севшим голосом. — Я хорошо заплачу.
— Ишь ты, — сказал мужичок, подбоченясь. — А хорошо — это сколько?
— Тыщу!
— Заходи! — эхом отозвался хозяин. — Я тебе за эти деньги, слышь ты, свою кровать уступлю! — И тут же сделался серьёзен. — А не обманешь?
Через пять минут Андрей сидел на табурете в крошечной кухоньке и уплетал за обе щёки хлеб, сало, солёные огурцы, черемшу, грузди, варёную картошку. Была и водка, но Андрей решительно отказался. Мужичок посмотрел на него осуждающе.
— Ты это зря! С морозца самое
