– А что тут понимать? – Охапкина обняла ее. – Я здесь в авторитете. С твоей головы не упадет ни один волос, пока ты мила со мной и делаешь то, что мне нравится.
– Что же такого я должна сделать?
– Любить меня, – произнесла заключенная, поражаясь ее недогадливости.
– То есть как любить?
Шаткина никак не могла взять в толк, о какой любви идет речь.
– Так, как любила своего мужа.
Теперь Мария Ильинична все поняла. Так вот, значит, о чем перешептывались заключенные, тайком показывая пальцами на Анастасию!
Женщина брезгливо отбросила ее руку:
– Какая гадость! И вы еще смеете предлагать мне это? Подите прочь!
Казацкая кровь лесбиянки закипела. Так с ней давно никто не разговаривал! Что о себе возомнила эта несчастная!
– Это ты убирайся с моих нар! – с ненавистью процедила она. – И запомни: отвергнувший друга получает врага!
– Это лучше, чем такая дружба!
С гордо поднятой головой Шаткина пошла к себе.
С этого дня ее более-менее спокойная жизнь закончилась. Анастасия оказалась верна своим словам. При каждом удобном случае она норовила испортить Шаткиной настроение. В столовой заключенная умудрялась выбить тарелку из ее рук, затевая драку, отбирала хлеб, в бараке ни с того ни с сего набрасывалась, нанося сильные удары по лицу.
Мария Ильинична видела: никто не собирается приходить ей на помощь. Соседки по бараку боялись Охапкиной, а надзиратели делали вид, что ничего не замечают. Поздно ночью к ней приходила Анастасия и, сверкая безумными глазами, спрашивала:
– Ну что, согласна?
Женщина отрицательно мотала головой и готовилась к новым испытаниям.
Весть о ее переводе в Карелию для работ на бумажном комбинате она восприняла как послание Бога.
Однако и тут не повезло. Истязательница отправилась вместе с ней.
И все же на новом месте жилось гораздо легче. Здесь отбывали наказание многие из ее знакомых жен военачальников. Сплотившись, они образовали крепкую группу.
– Маша, мы тебя в обиду не дадим, – сказала ей Зинаида Петровна Кожанова и, обернувшись к остальным, добавила: – Начальник сказал мне: «Уголовники, которые работали до вас, не выполняли и пятидесяти процентов плана. Предлагаю не только выполнять, но и перевыполнять заданные нормы».
Женщины радостно подхватили:
– Такой работой мы докажем невиновность наших мужей!
И работа закипела. Они трудились без перерыва по восемь-десять часов. Стоя на шатком мостике, Мария Ильинична вместе с другими женщинами загоняла баграми плавающие бревна в рубильные машины.
– Будь осторожнее, – посоветовала ей Екатерина Стрельникова, жена репрессированного красного командира, попавшая в лагерь вместе с четырнадцатилетним сыном Егором. – Это опаснее, чем ты думаешь. Замешкаешься, упадешь в воду – и затянет под ножи.
Шаткина не могла не согласиться со словами приятельницы. В тридцатиградусные морозы мостик покрывался ледяной коркой. Ноги в валенках скользили по нему, как по катку. Теперь, прежде чем встать на доски, женщина трогала носком ледяной настил, не замечая ехидную улыбку Охапкиной.
Однажды Мария Ильинична спросила Екатерину:
– Как случилось, что ты отбываешь наказание вместе с ребенком? Разве он не должен быть в детском доме?
Стрельникова горестно улыбнулась:
– Для моего мальчика тоже нашли соответствующую статью. Во время ареста своего отца он набросился на непрошеных гостей с криком и кулаками: «Отпустите папу, он ни в чем не виноват!» Борьба за справедливость будет стоить ему трех лет лагерей.
Шаткина с горечью посмотрела на подростка:
