в редких кустиках справа от дороги Юрий разглядел едва заметное шевеление.
– Вот сука, – пробормотал он, имея в виду Бочкарева.
Впрочем, никаких особенных чувств и эмоций в отношении его превосходительства он не испытывал, поскольку не ожидал ничего иного.
– Будь по-вашему, – вполголоса сказал он и осторожно двинулся вперед.
Дорога пролегала по дну неглубокой ложбины между двумя пологими заснеженными холмами. Где-то за тучами садилось солнце, и снег вокруг потихоньку менял цвет, становясь из белого синим. Пятеро офицеров ФСБ, поджидавшие в засаде того, для кого в качестве приманки был подготовлен старый корейский джип, уже основательно закоченели. Утешало только одно: объект тоже сделан не из железа, и по-настоящему долго ждать его не придется. Он осторожничал, как всякий мало-мальски грамотный профессионал, но любой осторожности, как и любой выносливости, есть предел.
Майор Зубарев как раз хотел поделиться этой мыслью с напарником, капитаном Спицыным, когда за спиной у него послышался шорох и хруст ломающегося под чьей-то ногой наста. Майор обернулся и вздрогнул, увидев на фоне темнеющего неба стоящего во весь рост человека в белом маскхалате, со снайперской винтовкой наперевес.
– Эй, пацаны, – весело окликнул тот, – кто в войнушку?
И, как держал, обеими руками, от груди бросил свою винтовку прямо в лицо Зубареву.
Майор машинально поймал ее на лету, отлично при этом понимая, что делает совсем не то, что следовало бы делать. В руке у стоящего на склоне белого призрака, словно по волшебству, возник пистолет. Он дважды резко щелкнул, короткое эхо заглохло, запутавшись в кустах. Зубарев упал, прижимая к груди винтовку и пачкая снег кровью, а его напарник капитан Спицын, так и не успев понять, что происходит, молча уткнулся простреленной головой в сугроб.
Со стороны копны коротко протрещала автоматная очередь, пули вспороли наст, взметнув в воздух цепочку снеговых фонтанчиков, но человек, в которого стреляли, уже катился кубарем по склону. Задержавшись на полпути, он привстал на одно колено и взмахнул рукой. В воздухе мелькнул какой-то темный предмет, и через секунду копна исчезла в лохматом кусте разрыва. Вместе с дымом, тучами снега и комьями мерзлой земли в стороны полетели клочья тлеющего, дымящегося сена, и наступила тишина.
Потом послышался чей-то стон, мучительный кашель, и из дыма, пьяно шатаясь и зажимая ладонью разорванное осколком плечо, вышел какой-то человек в серо-белом зимнем камуфляже. Снова щелкнул пистолетный выстрел, человек упал лицом в сугроб и замер, почти неотличимо слившись с фоном.
Через минуту живых на месте перестрелки не осталось. На снегу лежали, остывая, пять тел в камуфляже, дымилась, не зная, разгореться ей по-настоящему или погаснуть, развороченная взрывом копна, и стоял, поджидая случайную жертву, предусмотрительно начиненный взрывчаткой джип с торчащим в замке зажигания ключом.
…Приняв душ и переодевшись в деловой костюм, Андрей Васильевич Бочкарев вернулся в кабинет и утвердился за письменным столом. Плотно задернутые портьеры, как обычно, мешали определить, день на дворе или ночь, настольная лампа бросала круг яркого света на матовую поверхность столешницы. Часы показывали восемь вечера с какими-то минутами; работы, как обычно, было невпроворот, но генерал никак не мог на ней сосредоточиться. Он ждал доклада, который уже давно должен был поступить, но доклада все не было, и это обстоятельство, поначалу просто странное, становилось все более тревожным по мере того, как секундная стрелка раз за разом обегала циферблат.
Отчаявшись сосредоточиться на чем-то ином, Андрей Васильевич снял трубку внутреннего телефона, заказал себе чаю с лимоном, а потом, вторично за эти сутки наплевав на собственные принципы, достал из ящика стола заначку и закурил. В нижнем углу компьютерного монитора уже некоторое время мигал желтый прямоугольник с надписью: «Вам пришло новое сообщение».
– Муть нибудь, – проворчал генерал, но все-таки навел курсор мыши на значок уведомления и щелкнул левой кнопкой.
Сообщение пришло по электронной почте и не отличалось пространностью. «Мой генерал! – было написано там. – Довожу до Вашего сведения, что я жив и здоров, чего, увы, не могу пожелать Вашему превосходительству. Не так давно Вы изволили поставить меня перед выбором, столь же простым, сколь и неприятным. Теперь Ваша очередь выбирать. Чтобы было понятнее, напомню слова из песенки, ставшей визитной карточкой одной популярной телепередачи: «Я всегда с собой беру видеокамеру!» Я, лично, делаю это примерно с тех пор, когда наш общий знакомый полковник Т. так неудачно свалился с моста в реку. Диктофон тоже всегда со мной – по крайней мере, был до недавнего времени. Что получилось из этого моего хобби, Вы можете узнать, перейдя по предлагаемой ссылке. Целую в холодеющий лоб. Прощайте, мой генерал! Более, увы, не Ваш – Спец».
– Ах ты, щенок! – чувствуя, что и впрямь холодеет, процедил Андрей Васильевич.
– Виноват, товарищ генерал? – растерянно переспросил незаметно подошедший дежурный адъютант.
– Это не тебе. Ступай, – резко отмахнулся Бочкарев, и адъютант исчез, оставив на краю стола поднос с чаем и баранками.
Забыв о чаепитии, Андрей Васильевич щелкнул по приведенной в письме этого подонка ссылке. После неизбежной паузы, сегодня показавшейся особенно долгой и мучительной, на экране возникло изображение – черно-белое, слегка смазанное, но достаточно четкое для того, чтобы во всех деталях разглядеть лица. Вернее, только одно лицо, поскольку Якушев предусмотрительно держался спиной к объективу. Судя по странному ракурсу, камера была спрятана в спортивной сумке, которая стояла на скамейке в раздевалке во время того памятного разговора. Генерал включил воспроизведение, черно-белые призраки на экране ожили, задвигались, из колонок зазвучал глуховатый голос, в котором Андрей Васильевич с тоской и бессильной злобой узнал свой собственный.
«Конечно, – втолковывал он, – это чудовищно, когда офицер ФСБ ради получения генеральского звания убивает десятки ни в чем не повинных мирных граждан своей страны. Но что сделано, то сделано. Томилин мертв и похоронен, а нам остается либо последовать за ним, либо обратить эту бесспорно неприятную, но реально существующую ситуацию на пользу делу. А польза, согласись, есть, и немалая! Я уж не говорю о том, что благодаря Томилину мы получим больше свободы и сумеем хорошенько прижать хвост кавказцам. Но ведь и простым гражданам это только на пользу! Да, тем, кто умер, уже не поможешь, зато живые теперь могут не бояться входить в здания пассажирских терминалов, потому что после такого происшествия это ворье на транспорте наконец-то приступит к исполнению своих прямых обязанностей…»
