еще 25 % (Ioanid, 1990: 69). В 1939 г. на выборах в Венгрии (уже без подтасовок) партия «Скрещенные стрелы» завоевала 25 %, а остальные радикально правые партии набрали еще 50 % голосов. Реальный результат мог быть и выше: к выборам в Венгрии допускались мужчины старше 26 лет и женщины старше 30 лет, а оставшаяся за бортом молодежь была настроена явно профашистски. Итак, оба движения были массовыми, имели бесспорно фашистскую идеологию и организацию, отряды боевиков, сугубо фашистские церемониалы, в чем им пытались подражать и их политические противники.
Оба фашистских движения были (пусть и недолго) у государственного руля во время войны, прямо или косвенно воздействовали на политическую жизнь в довоенное время. Фашизм в Восточной Европе возник с опозданием, так что правящие элиты, знакомые с опытом Италии и Германии, понимали, как удержать фашистов в узде, то подавляя их репрессиями, то беря на вооружение их идеи, — эту стратегию они изложили британским дипломатам (Vago, 1975). Это помогало сдерживать тех, кто сам называл себя фашистами; но это же означало, что, начиная с 1930-х, консервативные авторитарные правительства этих стран все более пропитывались фашистскими идеями и практикой. Это означало также, что истинные фашисты не были приучены к оппортунизму, потому что власть никогда не баловала их поблажками и компромиссами. В результате непримиримая фашистская оппозиция, не будучи допущенной к власти, так и не поступилась принципами.
Обе страны, таким образом, очень важны для общего понимания фашизма. Между ними было три важных отличия.
Во-первых, Венгрия (как и Австрия) потеряла в Первой мировой войне больше кого бы то ни было. Страна утратила 68 % территории и 59 % населения. Румыния же, став хозяйкой этих территорий (а также получив земли других проигравших — России, Австрии и Болгарии), больше кого бы то ни было приобрела. Во-вторых, значительные различия наблюдались в структуре сельского хозяйства. Венгерские «джентри» сохранили политическую власть после Первой мировой войны, аграрная реформа не затронула их благосостояния. В Румынии же было мало крупных поместий, а после аграрной реформы, направленной в основном против этнических меньшинств, их осталось еще меньше. Таким образом, в Венгрии преобладало крупное помещичье землевладение, а в Румынии имелся потенциально мощный крестьянский класс. В-третьих, Венгрия всегда была толерантна по отношению к евреям (довоенное время было для них «золотым веком»), Румыния же была самой антисемитской страной в Европе — до 1918 г. евреи там не имели права гражданства. Пусть эти факты удержат нас от прямолинейных обобщений, связанных с мировой войной, реакционными помещиками, традиционным антисемитизмом как факторами, повлиявшими на фашизм. Однако между двумя странами было и важное сходство. Это были страны-соседи со средним уровнем развития, не претендующие на статус великих держав. Эти две страны позволят нам расширить наше понимание фашизма.
Однако к венгерскому и румынскому фашизму никогда не относились всерьез. Их история плохо описана, более того — ее сорок лет искажали коммунистические историографы, вешавшие на фашистов малосодержательные ярлыки: «преступники», «ущербные», «люмпены», «мелкая буржуазия». Их называли маргиналами, даже описывали как единственных в стране антисемитов (см., напр., Lackó, 1969; Ránki, 1980). Падение коммунизма пока не привело к расцвету национальной исторической науки. Венгры и румыны по вполне понятным причинам не хотят признавать, что фашизм и антисемитизм были порождением их национальной жизни в период прошлого эксперимента с демократией. Так что объяснить венгерский и румынский фашизм нелегко. Скудость достоверных данных толкает некоторых венгерских историков в сторону самого простого объяснения — традиционной классовой теории. Венгерский фашизм, настаивают они, — по сути мелкобуржуазен. Иначе обстоят дела в Румынии — Юджин Вебер уже давно (Weber, 1966а) рассказал нам, что фашизм в этой стране поддерживали все классы. Мнения о венгерском фашизме разнятся. Английский предприниматель Джон Кейсер в 1939 г. сообщал в британское министерство иностранных дел, что «Скрещенные стрелы» — это
…прежде всего, национальное движение, требующее возврата потерянных территорий, во-вторых, движение среднего класса, желающего возвыситься до статуса капиталистов, в-третьих, движение народных масс, городских и сельских, пытающихся сокрушить капитализм. И второе, и третье движения входят в первое, и всех их объединяет антисемитизм.
Он добавляет, что популярность фашистов заставила правительство присвоить себе некоторые пункты их программы, что, по мнению Кейсера, «довольно опасно, поскольку может сыграть им на руку» (Vago, 1975: 354). Современные исследования подтверждают правоту Кейсера, а не теорию «мелкой буржуазии». Беренд (Berend, 1998: 142–143) подводит некоторые итоги. Он не вполне отказался от традиционной классовой теории, которую мы обсуждали в первой главе, ибо обнаруживает в восточноевропейском фашизме «люмпен-интеллигенцию и деклассированных личностей из разных социальных страт». Тем не менее исследователь указывает на то, что фашистские партии Венгрии и Румынии (а также Хорватии и Словакии) «имели популистский рабоче-крестьянский характер». Сёллёши-Жанзе (Szöllösi-Janze, 1989) приходит к схожим выводам. Исходя из собранных данных, он заключает, что венгерский фашизм был народным движением угнетенных масс, возглавляемых «отверженными» элитами. Все это верно. Но мы должны выйти за рамки классовой теории и понять, каким образом государственные, секторальные и этнические конфликты, переплетаясь с социальными, заложили фундамент венгерского и румынского фашизма.
ВЕНГЕРСКИЙ СЮЖЕТ
Надежды на либеральную демократию в новорожденной Венгрии увяли уже в 1919–1920 гг. Революционное коммунистическо-социалистическое правительство Белы Куна попыталось вернуть некоторые территории, утраченные после войны, и оспорить тяжелые условия мира, навязанные Антантой. Но левое правительство пало под ударами румынских и других иностранных интервентов. Окончательно покончили с венгерской революцией ультраправые националисты — «Белое ополчение», провозгласившие так называемую «Сегедскую идею» по имени приграничного города Сегед, который был их центром. «Сегедская идея» призывала к войне с «жидобольшевиками»: понятие, заимствованное у русских белогвардейцев времен Гражданской войны, а здесь обоснованное тем, что в правительстве Белы Куна из 26 министров и вице-министров 20 были евреями. «Белые» беспощадно истребили множество коммунистов и евреев, остальные были отправлены на принудительные работы — в трудовые батальоны — строить дороги (трудармия воскреснет в годы войны как способ решения «еврейского вопроса»). Однако с конструктивными идеалами у «Сегедской идеи» обстояло хуже. Партия подняла на щит органический национализм (Венгрия не принадлежит ни Западу, ни Востоку, у нее «третий путь», но только для мадьяр) и расплывчатую идею сильного государства. В этой комбинации уже были предпосылки для фашизма, а в 1920-е его сторонники, обратившись к итальянской модели, выработали так называемый «фашизм для приличных людей»: органический национализм, немобилизационный популизм и ограниченный корпоративизм.
Ядром этих протофашистских движений был «Союз героев», организация ветеранов войны и беженцев с «утраченных территорий», которых Венгрия лишилась в 1920 г. по Трианонскому соглашению. Известно, что среди этих беженцев преобладали армейские офицеры и гражданские служащие: они-то и стали основой имперско-ревизионистского движения за
