всё более чувствительными, словно она играла на арфе, мягко дотрагиваясь до самых разных струн его души.
Эйра словно наслаждалась его слабостью, его печалью. Улыбка играла на её устах.
— Морай… дивная ты душа. Дракон — это и есть единственное, что делает тебя человеком.
Тот усмехнулся с горькой иронией.
— Молвят, доа, что большую часть жизнь провёл в тесном лётном браке, перенимает от дракона многое — и в душе, и в теле, — процитировал он. — От таких даже женщина понесёт, но чрево её затвердеет изнутри, будто скорлупа, и она родит убожество, что пыталось стать драконом.
«И погибнет от этого в муках, потому что не может человек породить нечто подобное и не принести себя в жертву», — мельком вспоминая лицо леди Шакары, подумал он.
Когда он купил ко двору алхимика Силаса, тот рассказал ему об этом. Силас знал многое из учёных книг. К необычным и мерзким случаям он имел личную приязнь. Слишком крепкая связь с драконом действительно изменяла человека и отдаляла его от людей. Похоже, недаром в Кодексе Доа не раз подчёркивалось, что необходимость оставаться именно человеком — это необходимость, чтобы не утратить самого себя.
И, видимо, чтобы не появлялось на свет неживых уродов с кипящей кровью в венах. Морай волей-неволей учил историю и знал, что Рыжая Моргемона, великая доа, родила пятерых детей, хотя её муж тоже был драконьим всадником. Но, видимо, она не давала себе раствориться в своём Мордепале.
А он не следил за этим. Потому что не видел нужды.
«Одни тают в своей любви, другие отдаются целиком своему делу, а я лишь привержен всецело драконьему браку. Это мой выбор».
— Надо полагать, если человек становится драконом… то и дракон человеком? — задумчиво изрекла Эйра.
Он приоткрыл глаза и улыбнулся, а затем коснулся губами её шеи.
— Да. В той же пропорции, в какой человек силён в сравнении с силой дракона. На одну тысячную.
— Я не понимаю цифр, маргот. Но я вижу, что вы гаснете вместе, — и её пальцы вновь расчесали пушистые волосы Морая. — Это печальная и удивительная картина. Словно свет, что ускользает с улицы в поздний час, и его последние лучи золотят оконную раму и уличный фонарь.
— Ты в любой туше, что бурлит опарышами, отыщешь то, чем воспоёшь своего бога, — пробурчал Морай. — Но опарыши эти жрут меня. Изнутри это не отличается красотой. Это мука.
Она вдруг улыбнулась ещё шире и обернулась к нему лицом. Обняла его за шею обеими руками. Морай всё никак не мог привыкнуть к тому, что она сияла всякий раз, когда он упоминал смерть.
— Да, Морай, — отвечала она безмятежно. — Но чувства — это то, что отличает живого от мёртвого. Если мёртвый не упокоился — он не чувствует. Он лишь зацикливается на том, что не даёт ему уйти. И пережёвывает эмоцию снова и снова, принеся её из жизни. Истинная способность чувствовать как радость, так и боль во всех красках — привилегия живых, которой стоит наслаждаться. О которой молят и просят утомлённые вечным покоем души. У Схаала тоскующих нет. Но и живых тоже.
Её большие пальцы погладили его по обе стороны от носа, и она склонила голову к своему плечу, любуясь им.
«Тоскующих нет», — повторил Морай мысленно. — «Смерть подводит черту. Обрубает затянувшиеся узлы. Делает легче тогда, когда становится невыносимо. Она права».
Он уткнулся лбом в её лоб и вновь почувствовал себя спокойно.
— Ты и есть мой Схаал, — промолвил он.
И чувства всколыхнулись в ней. Что более нежное он мог сказать ей, чем это? Морай без труда уловил трепетный блеск в её глазах.
Живая жрица прежде всего всё равно оставалась женщиной. Как бы она ни воспевала смерть, он отчётливо видел: в жизни ей есть, чего хотеть.
Поэтому он погладил её по овалу прекрасного чёрного лица, провёл по ключицам.
— Холодная, — прошептал он. — Почему не носишь накидку с мехом, что я тебе подарил?
Она отвела взгляд, и он сдвинул брови.
«Сэр Бакс докладывал мне».
— Раздала другим шлюхам, — с недовольством протянул Морай. — Это неуважение.
— Нет, Морай, — с волнением, но непоколебимо ответила схаалитка и посмотрела на него тёмными, как два новолуния, глазами. — Я просто не понимаю одежду. Она может быть удобной, может быть красивой, но для меня она…
— …да-да, лишь временное укрытие бренного тела, — проворчал маргот и притянул к себе её лицо. — Я велю для тебя сделать плащ из вороньих перьев, и будешь ходить вот такая… и убеждать меня, что тебя это ничуть не смущает.
Она была так невозмутима, что он засмеялся и поцеловал её. А затем притянул к себе её бёдра, чтобы она ощутила сквозь одежду его нарастающее возбуждение.
— Думаю, если ты дашь мне слово, что разгорячишься слишком сильно, мы наконец возляжем вместе снова, — шепнул он.
— И зачем, если мне нельзя будет даже напрячь живот? — протянула Эйра. — Почему не позовёшь ту, которая может? Я могу посоветовать одну девушку, она бы с…
— Не хочу, — он вновь поцеловал её. И с упоением провёл руками по контуру её талии. Едва удержался от щекотки.
— Значит, ты будешь стараться, а я буду получать удовольствие, — подвела черту схаалитка. — Получается, кто из нас…
— Полегче, — осадил её Морай. — Ну не до такой же степени.
Она смолкла, а он усмехнулся и вновь погладил её по щеке. Он хотел сказать «пошли», но заметил, что девушка отвлеклась и вновь перевела взгляд куда-то вверх особняка.
Под серым небом, в котором реяли вороны, Покой казался цитаделью мрака, невзирая на красивую отделку. Как бы Морай ни корпел над своим жилищем, с каждым годом оно всё больше походило на логово Скары. Удобное, устойчивое, утеплённое, но внутри — необжитое, полное хлама и свидетельств минувших побед.
— Можно только один вопрос? — как бы невзначай поинтересовалась Эйра.
«Знаю я твои вопросы».
— Только один.
— А что вон там? Вон та комната, за окном, которое закрыто ставнями?
Он проследил за её пальцем и ответил:
— Это покои моей матери. Она живёт там взаперти.
— Уверен?
— Уверен; она не выходит. Погоди; уверен ли я, что она живёт? — Морай сдвинул свои крутые брови. — Ну, я иногда слышу её вопли, когда Мальтара или кто-нибудь ещё пытается приблизиться к её двери.
И тут ему стало любопытно. Он был слишком циничен в отношении богов и потустороннего, чтобы бояться; но возможность посмотреть на жрицу в работе заинтересовала его.
— Думаешь, это призрак орёт? Давай проверим.
«Она моя куртизанка, но я уже забыл, когда в последний раз с ней спал. Что
