отстранен от сыновей. Но ничего подобного не случилось. Он охотно и много проводил время с детьми, даже когда они были совсем маленькими. Именно он сам, не допуская к тому никаких берейторов, сажал в шесть лет каждого из мальчишек на приобретенного для них пони. Он лично следил за их занятиями и строго спрашивал за небрежность, поясняя:
-- В наше время, молодой человек, стыдно расти невежественным болваном. Какую бы ты карьеру себе ни выбрал: военную ли, морскую ли, или даже просто станешь владетелем земель, а без знаний – никуда.
Эти речи могли бы показаться несколько абстрактными и занудными, но он всегда после первого такого выговора брал сына за руку, выводил на плоскую крышу самой высокой сторожевой башни замка и, показывая на полускрытые разросшимся лесом бывшие болота, рассказывал историю их осушения. А после этого нравоучительно добавлял:
-- Если бы ваша мама была необразованной женщиной, она бы никогда не додумалась до такого. Так что учись думать, сын.
Я смотрела на своих мальчишек и понимала: ими можно гордиться! В них не было злобы и зависти, зато присутствовал пытливый ум, какое-то инстинктивное уважение к людям и умение не обращать внимание на социальный статус. А также в каждом была изрядная доля великодушия. Они росли и мужали у меня на глазах, переполняя душу признательностью мужу.
***
Шарлю я была благодарна и за сыновей, и за смиренное терпение, с которым он встречал все мои новые идеи.
За это время небольшой кожевенный цех, много лет назад организованный в одной из башен замка, разросся до довольно серьезного предприятия. А маленькая полунищая деревня Болотная Пустошь давно превратилась в оживленное село, население которого увеличивалось год от года. По сведениям двухгодичной давности, там уже жило более трехсот человек.
Из года в год люди отвоевывали у бывшего гигантского болота все новые и новые территории. Сперва снимали верхний торфяной слой, который шел на отопление. Осенью того же года кислую почву перепахивали, выбирая крупные корни сорняков, и обильно засыпали золой.
Весной следующего года ее вновь пахали. И теперь уже засаживали смесью люцерны, клевера, луговой овсяницы и мятлика. Часть трав собиралась на сено, часть доставалась скоту прямо на пастбище. Поголовье живности росло год от года, и с каждым таким годом все больше кожи требовала наша мастерская.
На девятнадцать лет чуть не каждый дворянин королевства получал кожаный костюм из герцогства Берготт. Это было модно и престижно, это перерастало в стойкую традицию. Каждый костюм имел на рукаве вышивку или клеймо -- золотисто-черная пчела. Это стало фирменым знаком. Самые дорогие одежды, разумеется, шились на заказ и по индивидуальным меркам. Но уже даже в самом Энкерте существовало три лавки, продающие костюмы приезжим купцам. Прежде чем получить товар в такой лавке, нужно было предварительно обсудить заказ. Через три-четыре дня купец получал из цеха готовую партию.
Все это произошло, разумеется, не в один день. Обороты наращивались медленно и постепенно. Через пять лет от начала возникновения мастерской мы получили крупный государственный заказ – походная форма для офицеров армии его величества. В тот год нам пришлось высылать людей по другим землям на закупку кож, а саму мастерскую вывести за стены замка, на окраину Энкерта: она начала быстро разрастаться. Вместе с костюмным бизнесом росло и производство товаров из кожаного лоскута -- сумки и чехлы для всего на свете.
Когда ажиотаж после изготовления армейской формы немножко схлынул, я разработала удешевленную модель, которую с удовольствием носили даже дворяне, имеющие очень скромные земельные наделы. Главная прелесть этих костюмов была в долговечности, прочности, удобстве и легкости.
Разумеется, после такого успеха у нас появилось множество подражателей. Кто знает, возможно, нам бы пришлось сворачивать производство, и мы бы не справились с конкурентами, если бы не волевое решение его королевского величества. Старый король был еще жив, а он всегда благоволил Шарлю.
В столице запретили продавать готовые костюмы всем, кроме герцога Шарля фон Берготта. Разумеется, в столице были свои прекрасные кожевенные мастера, но многим покупателям оказалось гораздо удобнее прийти и взять готовый костюм хорошего качества, а не заказывать его и потом ждать несколько недель, пока одежду сошьют. Часть столичных мастерских перепрофилировалась на пошив обуви, седельных сумок и прочего разного. Герцогство же Берготт исправно платило налоги и славилось этими самыми костюмами на всю страну.
***
Один из самых знаковых для меня моментов этих лет – замужество Лесты, а потом и брак няньки. Нет, разумеется, я помню, что Нора вышла замуж сильно позже, но ее замужество и не доставило столько хлопот, сколько брак моей компаньонки, да и произошло гораздо позднее.
Элли тогда исполнилось пятнадцать, и на место ее уволившейся гувернантки госпожи Верны пришла новая, баронесса Гретэль. Вдовствующая, обедневшая дворянка средних лет занималась светским воспитанием девочек. Именно она выводила их на первый бал и позволяла под своим присмотром знакомиться с молодыми людьми. Впрочем, до первого бала Элли было еще два года. Но баронесса Гретэль уверила меня, что они с Элли все успеют и со всем справятся.
Именно тогда, смущаясь, запинаясь и краснея, Нора и сообщила, что выходит замуж:
-- Я ведь, госпожа Любава, может быть, еще и ребеночка мужу родить успею. Пятьдесят лет -- какой же это возраст?
Признаться, для меня это стало неожиданностью. И Нора, и тем более Леста давным-давно были неотъемлемой частью замка и моей жизни. Однако я понимала, что Элли растет не по дням, а по часам. И вскоре, возможно, выпорхнет из гнезда. От этой мысли у меня невольно навернулись слезы на глаза: я совсем не была готова отпускать мою девочку во взрослую жизнь. Но Нора, испугавшись, что я заплачу, зачастила:
-- Госпожа герцогиня, Господь с вами! Не очень-то я молодой госпоже и нужна теперь. Давно уже она сказки-то на ночь не слушает! Конечно, ежли вы так уж против…
-- Нет, Нора, я не против. Расскажи мне
