маргаритка у тебя на столе тоже от меня. Я все ломал голову, как пригласить тебя на свидание и насколько это вообще позволительно, но ты ни с того ни с сего объявила о помолвке и смешала мне все планы. Я не знал, что еще можно сделать, поэтому стал отправлять тебе эти подарки, еду и книги в надежде, что вдруг… Потом, когда мы перестали переписываться, я утратил надежду. Но Чоту сказал, что я буду величайшим глупцом, если хотя бы не скажу тебе об этом. Вот я и заглянул в твой календарь. А Чоту узнал, что ты едешь на этот курорт. Я помчался на паром, чтобы оказаться там раньше тебя и сказать тебе… То есть спросить… — Он резко замолкает. — Раз ты только что уволилась и, значит, я больше не твой начальник, не согласишься ли ты выпить со мной кофе? Или съесть «Кит-Кат»? Или бирьяни?
Я всем своим существом тянусь навстречу этой радости. Надо же, я и не знала, что могу чувствовать такое: будто в груди поселился огромный шар чистейшего белого света.
— Может быть. Может, как-нибудь в Нью-Йорке? — Я жду, глядя на него, в эти янтарные глаза. С надеждой.
Иногда жизнь дает только один шанс.
Я никогда не забуду о дрожащем голосе Шейлы Бу, ее истертом письме о приеме на учебу и новых документах с диагнозом. Нельзя забывать о том, что тебе больше всего нужно в жизни, к чему ты стремишься. Только не сейчас.
Согласится ли он меня подождать, если я предпочту ему мечту?
Пауза. А потом…
— Почему нет? — улыбается он. — Возможно, у меня будут там кое-какие дела. Или вдруг захочется навестить родню.
Это уже начало. И сейчас мне большего и не нужно.
Он привлекает меня к себе, мягко касаясь руки. Его лицо приближается к моему, опасно и волнующе.
— С днем рождения! — Бархатный голос снова окутывает меня, заключая в кокон. Мы стоим по щиколотку в теплой воде и гладком песке, и ветер что-то нашептывает нам.
Мы держимся за руки. Его теплые губы, пахнущие кофе и мятой, легко касаются моих, и от этого прикосновения во мне происходит взрыв, превращая меня в живое, чувствующее, трепещущее существо.
Я слышу, как бьется его сердце. Оно отбивает лихорадочный ритм, так же как и мое.
Здесь и сейчас.
Рядом и вместе.
Лиловый закат погружает все вокруг в глубокие темно-синие тени: и небо, и воду, и песок.
— Зоя?! Какого?.. — взвизгивает Пиху, и волшебство заканчивается.
Мы отскакиваем друг от друга. Его руки, крупные и теплые мужские руки, касаются моих пальцев, чтобы продлить мгновение.
Скоро, молча обещаю я себе. Но сначала я все скажу Лалиту. И своим родным. И родителям Лалита.
Ну, если только доберусь до Нью-Йорка целой и невредимой. Судя по выражению лица Пиху, выходящей из-за деревьев, это мне едва ли удастся.
Арнав очень медленно уходит. Ветер раздувает его рубашку. Он отступает назад, шаг за шагом, не отрывая взгляда от моего лица. А потом подмигивает мне, и я понимаю, что пути назад у меня уже не будет. Всего лишь мимолетное подмигивание и легчайшая улыбка, и он исчезает за деревьями, направляясь к виллам. Навсегда оставляя эту улыбку, это порхание век в моем сердце.
— Это что сейчас было такое?! — Подведенные карандашом глаза Пиху грозят вылезти из орбит.
— Не знаю. — Я все еще там, в тех мгновениях.
— Эээ… Зи?.. — Пиху спотыкается, подбегая ко мне. — Что… здесь происходит? — В ее лице читаются потрясение и даже немного ревности.
Точно больше не буду отправлять ей фотографий Арнава.
— Вспоминаю, — говорю я и ухожу, направляясь к зеленой лужайке под казуаринами.
Мне хочется продлить это волшебное ощущение, память о поцелуе, об улыбке и не портить его присутствием постороннего человека, даже если это моя лучшая подруга. Но она меня догоняет, и вместе мы подходим к зеленым лужайкам, окружающим частные виллы со старинными крыльцами. Под вечерним небом мерцают фонарики.
— Ты об этом не захотела мне рассказывать? Зи, да что происходит?! Рассказывай.
Но вместо меня отвечают сверчки и лягушки, наполняя воздух своими руладами. Перед входом на нашу освещенную веранду она поворачивается ко мне и кладет руки на мои плечи, словно стараясь защитить от надвигающейся катастрофы. Мы занимались этим всю нашу жизнь: защищали друг друга, не давая принимать катастрофические решения. Предположительно катастрофические. Я всегда знала, что Париж для нее — спасение. Надеюсь, и она теперь поймет, почему мне необходимо уехать.
— Нет. Речь шла не об этом. Это случилось только что, но оно никак не связано с моим решением.
Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга. Она обескуражена и почти возмущена. Мы не кричим, но Камия и Таня с коктейлями в руках выходят из комнат на крыльцо, явно услышав наши голоса. Надеюсь, для меня и Пиху они тоже что-нибудь заказали. Камия уже очнулась от навеянной текилой расслабленности и выглядит растерянной, а отвратительный запах изо рта Тани пробивается сквозь морской бриз и алкогольные пары даже на таком расстоянии. Аиша тихо покачивается в коричневом гамаке. Ее бокал стоит на полу рядом с ней.
— О каком решении идет речь?
Пиху теперь стоит в окружении остальных девчонок. Аиша посматривает на нас из гамака с тем же недоумевающим выражением на лице, что и у всех остальных. Только ветви пальм и кусты, не обращая на нас внимания, тихо двигаются в такт ветру.
— Я не пойду на это, Пи.
— Минуточку. Не пойдешь на что? На брак или на измену?
— Измена? Кто тут кому изменяет?! — вскрикивает Аиша из гамака.
Черт, не надо было произносить этого слова. Раны моей кузины еще не зажили.
— На брак. Я не выйду за Лалита.
— Погоди. Вы что, отменили свадьбу? — спрашивает Камия.
У меня начинает звенеть в ушах.
— Нет, свадьбу еще не отменяли, но она будет отменена. Я не выйду за Лалита. Я еду в Нью-Йорк, работать. Через три недели. На три года, может, дольше, — говорю я, ощущая укол вины и восторг одновременно.
Пиху открывает рот, собираясь что-то сказать, но с ее губ не слетает ни звука. Камия давится коктейлем и заходится жутким кашлем. Аиша, вскрикивая, вываливается из гамака и с громким шлепком падает на плиточный пол. Таня с ужасом смотрит на меня.
— Всё хорошо, всё в порядке.
Ничего не в порядке, потому что у меня скоро свадьба, но я все равно стараюсь их успокоить. Это мои друзья, но общественное мнение не так просто переломить. Девочки явно сходят с
