вообще рядом с людьми. Мне нужно отойти в сторону от Бюстины с ее буферами, Лалитом и его намерением изменить всю мою несчастную жизнь. Мне нужно то, чем славится Алибаг: пляж.
Я машу Камии и Аише, которые отвечают мне тем же и идут дальше, к нашей вилле. Я же срезаю угол за решетчатыми ширмами, мимо бассейна в форме амебы, с кабинками для переодевания и смеющимися детьми, мимо зеленой травянистой аллеи. За выстроившимися в ряд казуаринами, греющимися в ласковых солнечных лучах, открывается море. Я могла бы пройти и коротким путем, по территориям вокруг вилл, по другую сторону от аллеи, но прогулка вдоль высоких стволов, стоящих густо, как в бамбуковых зарослях, и тянущихся к небу, помогает мне успокоиться. Эти деревья дарят мне ощущение защищенности, которого мне не хватало уже несколько месяцев.
Сразу за ними я вижу мерцающую поверхность воды и мягкий коричневый песок. Аравийское море спокойно, вечернее небо играет на нем бирюзовыми и серыми бликами. Здесь нет дизельного выхлопа, потных тел и гудения автомобилей. Только песок, запах водорослей и морской воздух. Даже туристы остались где-то вдалеке, возле форта Кулаба, и с моего места на почти безлюдном пляже они в лучах вечернего солнца кажутся чем-то вроде странной ягодной грозди. Дует мягкий теплый бриз, и, кажется, ничто не может нарушить этого долгожданного покоя.
Но вдруг раздается «дзынь»!
Приходит сообщение. От Арнава.
Спустя каких-то семнадцать дней, шесть часов и семнадцать минут.
«Земля вызывает Зою».
Тут скорее уже «Зоя под землей». Футов на пятьдесят, чтобы точно никто не нашел. Я кладу телефон в кармашек желтой юбки. Какой смысл ему отвечать?
Волны лижут щиколотки, едва не доставая до подола, и мне нравится ощущение текучего песка под босыми ногами. Розово-оранжевое небо излучает такой покой, что я даже не вздрагиваю, когда босс меня догоняет. Не тот, кто только что прятался за экраном телефона, а живой, настоящий, из плоти и крови. Он появляется на пляже, рядом со мной.
— Земля вызывает Зою.
Я не отвечаю. Да и что тут можно сказать? Нет, возвращайся обратно в мой телефон? Или да, пожалуйста, шепчи мне еще, чтобы я таяла как шоколад? Или что я бегу от той неразберихи, в которую превратила собственную жизнь?
Арнав идет рядом со мной, не нарушая удобного молчания и держа на плече рюкзак. Он что, так и не заселился в номер? Пляж под нашими ногами выгибается дугой, выходящей к форту Колаба, чьи стены темнеют и постепенно сливаются с вечерними сумерками. Я бросаю на него осторожный взгляд. Он так и не переоделся, все еще в рабочих рубашке и брюках. Не хватает только черных туфель. Босые ноги и растрепавшиеся кудри придают ему необузданный, почти бунтарский вид. Как мне теперь отвести взгляд от этих теплых сияющих янтарных глаз?
Он рассекает воду босыми ногами, как маленький мальчик, беззаботный и легконогий.
Он выглядит таким свободным.
И тут вся тяжесть того, что я натворила, обрушивается на мои плечи. Я начинаю плакать.
— Тише, тише… — шепчет он, когда мы останавливаемся.
А потом поворачивается и обнимает меня.
Вот и моя погибель.
— Я увольняюсь. — Все еще всхлипывая, я поднимаю к нему лицо с красным носом и такими же красными глазами.
Арнав вытягивает губы и издает звук, больше похожий на выдох, чем на свист.
— Вот как. Из всего, что пришло мне на ум за последние две секунды, это последнее, о чем бы я подумал.
Большим пальцем он чуть заметно поглаживает мою руку, и весь мир сосредотачивается на этом ощущении, пронизывающем меня насквозь, как удар тока.
— Это… Жених заставляет тебя уволиться? — спрашивает он, и в голосе слышится металл.
Розовый вечер быстро превращается в лиловые сумерки, и мир затихает, словно вместе с ним дожидаясь моего ответа.
— Нет. Я увольняюсь, потому что еду в Нью-Йорк.
Я первый раз произношу это вслух. И он — первый человек, которому я это говорю. Мне становится так легко, словно я сбросила с плеч двадцатифунтовые гири, которые носила несколько дней. Теперь я отваживаюсь на него посмотреть.
— Едешь в Нью-Йорк с Лалитом? — снова спрашивает он, и сталь в его голосе уже напоминает ипостась дракона Арнава.
Ну почему он не может перестать о нем говорить?
— Пока ты не приняла решение, позволь мне кое-что сказать. Пожалуйста, выслушай меня…
— Нет! — перебиваю я, и в моем голосе тоже появляется сталь.
Он смотрит на меня с удивлением, потому что стали в голосе раньше за мной не замечалось.
— Не с Лалитом. Я за него не выйду. Я… не хочу. Мне предложили работу в Нью-Йорке. Поэтому я отменяю свадьбу и еду туда жить и работать. Я не хочу этого замужества, а хочу другой жизни. — Я тщательно проговариваю каждое слово. — Лалит еще об этом не знает. Никто не знает. Ну, кроме тебя. Теперь.
— Ты… не выходишь замуж. — Он проговаривает эти слова, будто стараясь их осознать до того, как они исчезнут вместе с ветром, что часто происходит со словами. И прежде чем он успевает справиться с собой и взять себя в руки, на его лице появляется широкая улыбка. — Выходит, ты свободна.
О боже. Как громко стучит сердце.
— Я вот что хотел сказать: тебе привет от тайного поклонника.
Он снимает с плеча рюкзак и, как фокусник, достает оттуда букет желтых маргариток. Мир замирает на месте.
Это был он.
Сердце вздрагивает, как от удара.
Эти цветы и лакомства…
Это все был он.
— Из всего, что пришло мне на ум, это последнее, о чем бы я подумала, — говорю я, не в силах противиться улыбке, расцветающей на моем лице.
От макушки до подошв меня наполняет сияние безграничной, безразмерной радости.
Какой же я была глупой, раз не догадалась сама! Но когда ты всю жизнь стараешься играть чужую роль, пытаешься выглядеть выше или стройнее, умнее или красивее, то как поверить, что ты кому-то понравилась такой, какая есть? Я не знаю, плакать мне или смеяться, поэтому делаю и то и другое.
Над морем вдруг самым волшебным образом появляется свет: это маленькие рыбацкие лодки возвращаются на берег.
— Но почему ты мне не сказал?
— Потому что мы только начали общаться, подружились, и я не хотел все испортить. А еще я должен признаться, что это я пополнял твои запасы «Кит-Ката».
— Это тоже был ты? А я-то решила, что это отдел кадров так поощряет нас за каждый клиентский проект.
Он улыбается, удивляясь моим идеям.
— Нет. И та пластиковая
