Не в силах справиться с дрожью в руках, Краузе шагнул к домику. В горле застыл ком, мешая дышать. Сдавленные хрипы все же прорывались, но звучали неестественно жутко. Голова закружилась, и Большой Марв схватился за стену.
Тело Феликсы полностью осталось под трейлером. Выглядывал лишь подол длинной юбки да нога в красном башмаке. И темная блестящая лужа.
Все же было прочно закреплено… Неужели он, бросив топор, перерубил опорную ветвь? Или полюс довел до конца еще одну историю…
– Однако, – тихо сказал Большой Марв. – Бедняга…
Из темноты неслышно выступил белый бультерьер. Тяжелая голова почти волочилась по земле, псу стоило огромных усилий ее удерживать. Но глаза сверкали. Плюхнувшись на землю рядом с хозяйкой, он глухо зарычал, скаля клыки. Краузе отпрянул.
– Уходи… – сказал бультерьер. – Здесь все кончено.
Положив голову на ногу хозяйки, он закрыл глаза.
Краузе попятился, не сводя глаз с говорящей собаки.
– Поехали отсюда, – раздалось за спиной.
– А?! – Большой Марв развернулся в прыжке и уставился на Гаспара.
Тот выкатил мотоцикл из гаража. По черепу-украшению стекали потоки воды, словно мотоцикл оплакивал судьбу ведьмы. Жуткая картина. Большой Марв вздрогнул и пообещал себе, что если выберется из этой передряги, то украсит машину яркими цветочками и гипсовыми ежиками из коллекции Николь. Зато по-доброму.
– Надо спешить, – сказал Гаспар.
Глава 23
– Наткет! – настойчивый голос пробивался сквозь липкую пелену забытья. – Наткет, очнись…
Наткет решил не обращать на него внимания. Зачем? В мире розовых пятен было тепло и уютно. Мозг начисто забыл о необходимости думать, оценивать и принимать решения – так было легче и спокойнее. А главное – не чувствовалась тупая боль, укутавшая все тело. Не утруждая себя стоном в ответ на призывы, он еще глубже нырнул в колышущийся розовый мир.
Его с силой толкнули под ребра, грубо возвращая к реальности.
– Если ты умрешь, я тебя убью. – Голос срывался.
Несколько сбитый с толку и все же напуганный столь нелогичной угрозой, Наткет открыл глаза. В то же мгновение в тело словно вонзились сотни раскаленных игл. Он дернулся, но в кожу впились веревки, туго стянувшие запястья и лодыжки.
– Жив… – Голос прозвучал прямо под ухом, раздражающе радостный для его состояния.
Наткет не рискнул пошевелиться, дабы хоть немного задержать новые волны боли, и не видел причин чему-либо радоваться. Перед глазами был лишь крошечный кусочек земляного пола, посыпанного сырыми опилками, – слишком мало, чтобы восстановить цельную картину, но большего ему и не хотелось. Он старательно изучал неприметные дорожки, проложенные жуками, но даже не пытался найти смысл в этих письменах.
– Наткет, ты… – его снова толкнули. Не сильно, но он все равно вскрикнул. Почему нельзя оставить его в покое? Кое-как он повернулся и прямо перед носом увидел свое отражение во влажных глазах Николь. Несмотря на разбитые кровоточащие губы, он улыбнулся.
– Привет, – лучшей шутки в голову не пришло.
Девушка всхлипнула.
– Спасибо, что зашел, – сказала Николь. – Жаль, что все так кончилось.
– Жаль, – согласился Наткет. – Только пока не кончилось. Не умирай раньше смерти.
Николь отстранилась, хотя все равно их разделяли считанные сантиметры.
– Помнишь… Когда ты уехал. С тех пор ты сильно изменился.
– Правда? – усмехнулся Наткет. – Прибавилось синяков?
Николь улыбнулась.
– Научился не убегать. Я ведь знала, что в тот вечер ты был в канаве и все видел…
– Да? – Наткет совсем не удивился. – Я так и подумал.
– Три часа ждать, когда ты вылезешь и хоть что-нибудь сделаешь… С твоей стороны это, пожалуй, слишком жестоко. Между прочим, было холодно.
– С твоей стороны было глупо это подстраивать.
– Глупо, – согласилась Николь. – Но тогда все думали глупостями. Что поделаешь – возраст. Я тут подумала… ну, у меня было достаточно времени…
– И?
– Прости, что я вспылила. Успела слишком много навыдумывать… Просто забыла, что годы в Сан-Бернардо – это совсем не годы здесь. Мне показалось, что ничего не изменилось… Ладно, не слушай эти глупости. На самом деле она очень симпатичная и тебе подходит. Если мы отсюда выберемся…
– В одном ты права. Навыдумывать ты успела слишком много. Знаешь же, что не подходит. И я это знаю… Мало того – она это знает. Исключительно деловые отношения.
– Если в Бернардо деловые отношения подразумевают голых девиц… – нахмурилась Николь.
– Она принцесса, – сказал Наткет. – Настоящая марсианская принцесса. Сегодня с Густавом Гаспаром они улетят на Марс… Если мы выберемся, то, может, это увидим. Тебя из-за нее похитили.
– Да?!
– Ты им и не нужна вовсе. Им нужна принцесса, чтобы разбудить дракона под холмами и завладеть его золотом. Ну, я так думаю. А тебя похитили по ошибке, а потом хотели обменять…
– Забавно, – сказала Николь после непродолжительного молчания. – Если бы это рассказал Честер или папа, я бы не удивилась. От тебя как-то странно слышать.
Наткет пожал плечами, хотя лежа и со связанными руками сделать это непросто.
– Надеюсь, ей хватило ума убежать, – сказал он. – Потому что, если этот дракон проснется, со Спектром можно попрощаться.
– Дракон? – покачала головой Николь – Я воспринимала эту историю как метафору.
– Я тоже. А несколько часов назад меня чуть не сожрала гигантская ящерица. После такого начинаешь легче относиться к идее огромных драконов.
Николь хотела еще что-то сказать, но в этот момент раздались тяжелые шаги. Вдоль пилорамы шел Калеб, цедя окурок. Вид у него был крайне довольный, лицо аж светилось. Ноздри широко раздувались – он остановился, подергал за толстый шнур ременной передачи. Диск пилы провернулся на пол оборота. Калеб усмехнулся.
– Очнулся? – хмыкнул он, подходя ближе.
Подхватив Наткета под мышки, он усадил его спиной к стене.
– Как самочувствие? Вроде неплохо, но мы это исправим.
– Ты что, совсем рехнулся? – выдохнула Николь, подвигаясь ближе к Наткету. Тот расправил плечи.
– Заткнись, а? – зевнул Калеб. – Не с тобой разговариваю.
Он присел на корточки перед Наткетом, скалясь в широкой улыбке.
– Я все придумал, – сказал Калеб. – Сначала казалось, проломлю тебе голову – и дело с концом. Но так ведь скучно? И вот что: положу-ка я тебя на пилораму. Чтобы как в кино – вжик, и все. Такой долгий будет вжик… Успеешь накричаться. Правда, красиво?
