Левые коммунисты в этой ситуации поддерживали Троцкого, но это не было полное согласие. Троцкий надеялся, что у немцев нет сил наступать и можно получить передышку без унижения, а левые коммунисты считали, что немцы могут ударить, но им можно и нужно сопротивляться, спасая лицо революции и оказывая таким образом воздействие на мировое революционное движение.
Поскольку разногласия не были вынесены на публику, на III съезде Советов Ленин как глава правительства получил карт-бланш, который ему не дал ЦК большевиков и тем более – левые эсеры. Как глава правительства он также получил «юридическую» возможность поставить перед фактом своих товарищей по партии, а Троцкий как политически самостоятельный министр – и Ленина, и немцев, и весь мир.
Ю. Фельштинский оспаривает «общепринятое мнение, что, возвратившись в Брест для возобновления переговоров в конце января по н. ст., Троцкий имел директиву советского правительства подписать мир».[743] Официальных документов Совнаркома и ЦК с таким указанием не было, но Ленин упоминал о договоренности с Троцким, которая могла носить личный характер. Но что это были за договоренности? Ленин настаивал, что речь идет о сдаче после немецкого ультиматума,[744] Троцкий – о неизбежном разрыве переговоров и подписании мира только после немецкого наступления.[745]
Ситуация продолжала развиваться, но Ленин и Троцкий действовали уже несогласованно – один в Петрограде, другой в Бресте.
После отъезда Троцкого Ленин 21 января собрал ЦК, который сошелся на идее затягивания переговоров и склонился к подписанию мира, если немцы выдвинут ультиматум. Но еще казалось, что в сложившихся условиях немцам не до ультиматума.
Продовольственный кризис в Германии и Австро-Венгрии становился невыносимым. Если бы дело мира зависело от населения, мир без аннексий и контрибуций был бы заключен немедленно. В январе стачки охватили Берлин, Вену, Будапешт и Варшаву.
Стоило 9 (22) января завершиться стачкам в Вене (после обещания властей рабочим заключить мир и увеличить паек), как 15 (28) января забастовки развернулись в Германии. В Вене и Берлине рабочие создавали Советы по русскому образцу. В странах Четверного союза сложилась революционная ситуация. Оправданность стратегии затягивания получила, таким образом, практическое подтверждение.
Кратковременная революционная волна в Европе в январе сыграла с большевиками злую шутку, заставив их примириться на почве затягивания переговоров в надежде на то, что проблемы в Германии и Австро-Венгрии будут нарастать вплоть до революции. «Любая новость, даже самая незначительная, о тех или иных признаках революционного возмущения за рубежом восторженно подхватывалась большевистской прессой в Петрограде…»[746] Новости из дома оказали влияние и на позицию дипломатов Четверного союза. О. Чернин признавал: «Катастрофа, вызванная недостатком снабжения, стоит прямо у двери».[747]
Но решающее слово по-прежнему принадлежало немецким генералам, а они не намерены были упускать «плоды победы». Позиция германской военной элиты была авантюристична, так как затягивание мира перед лицом острого продовольственного кризиса, да еще и когда русские предлагали честный мир, было чревато революцией. Но генералы были готовы рисковать, и не только из-за Прибалтики. Ставкой в игре стало украинское продовольствие.
Переговоры представителей Центральной рады и Четверного союза явились спасением для тех и других. Немцам нужно было как можно скорее завершить переговоры в Бресте и получить доступ к продовольственным ресурсам, а Рада стремилась отгородиться от большевиков (в том числе украинских) немецкими штыками.
Украинцы произвели хорошее впечатление на партнеров в Бресте. «Они значительно менее революционно настроены, они гораздо более интересуются своей родиной и гораздо меньше – социализмом»,[748] – писал О. Чернин. Однако сближение с украинцами немцы проводили не ради их патриотизма, а ради продовольствия и обнаружившейся глубокой бреши в российском дипломатическом фронте.
Первоначально казалось, что складываются партнерские отношения сторон. Украинцы во главе с В. Голубовичем могли торговаться и зашли в этом вопросе довольно далеко – прежде всего за счет России. Они требовали признания границ Украины, включающих часть Северного Кавказа и даже анклав в Сибири.
Не забывали украинские делегаты и об украинцах к западу от фронта. Они требовали воссоединения с Украиной Галиции и спорных с поляками Холмщины и Подлесья. Чернин напомнил украинцам о том, что Австро-Венгрия придерживается принципа «невмешательства одного государства во внутреннюю политику другого».[749] Но в итоге все же пришлось согласиться на создание автономной Галиции в составе Австро-Венгрии и обещать заставить поляков потесниться в спорных регионах. Хлеб нужен был срочно.
Стачки в Вене и Берлине стали сильным козырем в руках не только большевиков, но и украинских националистов, которые, по выражению О. Чернина, «вылупляются очень быстро» и уже просто стали диктовать условия.[750] Р. Кюльман писал в Берлин: «Украинцы хитры, скрытны и абсолютно не знают меры в своих требованиях».[751]
3 (16) января австро-венгерские дипломаты согласовали выгодные для Украины условия – новое государство получало территории восточнее Буга и южнее линии Брест-Литовск – Пинск. Секретным приложением гарантировалась автономия Восточной Галиции в составе Австро-Венгрии (это приложение австро-венгерская сторона позднее возьмет назад, когда правительство Украины станет марионеточным).
Сведения о немецко-украинских консультациях стали поступать к Троцкому 22 декабря (4 января) из немецкой прессы. 6 (19) января немцы уже откровенно «засветили» переговоры с Украиной, что сделало необратимым углубление конфликта Центральной рады и большевиков. Глава украинской делегации В. Голубович официально разорвал дипломатический блок с Россией. Это трагически сказалось на судьбе Рады, так как снимало преграды на пути вооруженного конфликта с советской стороной.
Переговоры в Бресте вышли на финишную прямую. «В результате дискуссий, которые состоялись во время перерыва в переговорах 23–24 января (4–5 февраля) между германским командованием, с одной стороны, и правительствами Германии и Австро-Венгрии, с другой, последние согласились ускорить подписание сепаратного договора с Украиной и, как только это будет сделано, вручить Троцкому ультиматум – иными словами, свернуть мирную конференцию в Брест-Литовске в недельный срок. Условия ультиматума, который Кюльман должен был представить Троцкому, были таковы: либо Троцкий принимает предложенные ему мирные условия, либо военные действия возобновляются».[752]
