Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
Робсон воровал из закусочных в каждой квадре – в Меридиане всегда где-то ночь, – но никогда из «Одиннадцатых врат». Воровать из собственной закусочной все равно что гадить на собственном крыльце.
Две пачки сока гуавы и эмпанада – с тилапией, а он ненавидит тилапию – это скудная награда за смелый для темных времен спуск с линии электропередачи Западный Антарес. Робсон потратил несколько дней, прокладывая безопасный маршрут между кабелями высокого напряжения и реле, отмечая его светящейся клейкой лентой, которую стащил из ранца отдыхающего вахтовика возле суетливого чайного прилавка. Он поднимается, следуя указаниям светящихся стрелочек и тире. Стрелка: перепрыгнуть через зазор в указанном направлении. Знак «больше»: одолеть стену. Знак «меньше»: точный прыжок на узкий выступ. Знак «равно»: прыжок вперед, согнув ноги. Вертикальное «равно»: бег вдоль по вертикальной стене. Крест: дэш– или лэш-волт, в зависимости от ориентации длинной оси волта. Черта с наклоном вправо: андербар. Черта с наклоном влево: обратный андербар[31]. Знак «Х»: не трогать. Звездочка: смертельная опасность.
Робсон выпивает первый сок на поперечине семидесятого уровня. Пустую картонку засовывает в сумку для краденого. Мусор может упасть, мусор может попасть в какой-нибудь механизм, мусор может превратиться в предательскую ловушку, поджидающую в конце прыжка. Эмпанаду он бережет для гнезда. Робсон много дней прочесывал верхотуру, прежде чем нашел место для сна – теплое, защищенное, с доступом к воде, но без сырости и конденсата, надежное, чтобы не разбиться насмерть, перекатившись во сне. Он выстелил его ворованным упаковочным материалом и отправился в бары, где напивались поверхностные рабочие, чтобы стащить у них термальное одеяло.
Каждый фокусник – вор. Время, внимание, вера; термальное одеяло.
Робсон зарывается в свое гнездо из упаковочной пены и пузырчатой пленки и съедает эмпанаду. Последний сок оставляет на потом. Он приучился равномерно распределять лакомства. Будет, чего ждать. Скука – темный враг беженца. Мастурбация – враг в другой маске, маске друга.
Робсону нравится верить, что его логово на верхотуре – в философском смысле орлиное гнездо, расположенное над миром. Высоко над всеми людьми, он может смотреть вниз и размышлять. Если еду охраняют, значит, ее ценность выше обычной. Во время своих воровских миссий он слышал, о чем болтают в барах. Поезда не ходят, БАЛТРАН не работает. За них отвечают Воронцовы: с чего вдруг им все это отключать? Тве погребен под реголитом. Значит, вегетационный период под угрозой. Урожай будет меньше обычного, если вообще будет. Асамоа странные – все, кого он знал, – но они бы ни за что не поступили так с собственной столицей. Но если никто не знает, когда удастся собрать следующий урожай, то это объясняет ботов, охраняющих каждую эмпанаду и коробку с бэнто.
И есть еще самые интригующие истории, от которых он медлит лишнюю секунду, его пальцы замирают на предмете, который он хочет украсть. Там, в морях, на возвышенностях, появились странные штуковины. Потеряны целые бригады – эти машины их убивают, у них лезвия вместо пальцев и мечи вместо ног. Боты-убийцы. Да кто же мог такое выдумать? Суни могли бы, но зачем им? Как мог кто-то соорудить вещь, у которой нет другой цели, кроме как внушать страх, пугать, угрожать и контролировать?
Таких людей в этом мире нет, решает Робсон. Свернувшись клубочком в своем гнезде, согретый гудением теплообменника, накрывшись украденным одеялом, Робсон приходит к выводу, что без объявления войны или предупреждения, без того, чтобы кто-то что-то узнал, Луна была захвачена. Землей. Той самой синей Землей в вышине. Но они не могли сделать это сами: кто-то должен был перевезти их машины, их людей. Такие возможности есть лишь у Воронцовых. Воронцовы спутались с Землей, чтобы захватить власть над Луной.
– Офигеть, – говорит Робсон Корта.
И слышит щелчок. Цокот, перестук. Нога, элегантная и заостренная, как хирургический скальпель, появляется из-за угла теплообменника. Стальное «копытце» ступает по настилу, цокая. Робсон застывает. Из-за угла его гнездышка появляется лапа, увенчанная соцветием лезвий, а за ней – голова. Робсон думает, что это голова. У нее шесть глаз, и она подвижнее любой конечности, какую ему доводилось видеть, но он уверен, что это голова, потому что она резко поворачивается из стороны в сторону, изучая его.
Цок! Еще шажок, еще «нога». Еще «рука».
Он медленно отодвигается от существа.
Теперь бот заинтересовался. Цок-цок-цок. Он идет следом. Робсон вскакивает. Бот бросается к нему. Боги, до чего же проворный. Цок-цок-щелк!
Бот застывает, смотрит вниз. Одно из его изящных копыт застряло в широкой ячейке сетчатого пола. Он поводит головой из стороны в сторону, изучая застрявшую конечность. Через секунду сообразит, что делать. Эта секунда – все, что нужно Робсону. Только тот, кто занимается фокусами, обладает скоростью и навыком. Только трейсер, городской бегун, который упал с вершины Царицы Южной и долетел до самого дна, обладает отвагой.
Робсон хватает свое термальное одеяло и бросает его как лассо под ноги бота. Когда тот поворачивается, он проскальзывает мимо, поднырнув под лапы с лезвиями. Кидает конец одеяла через перила, тянет. Бот теряет равновесие, шатается. Робсон пригибается, подставляет плечо туда, где ноги встречаются с телом, и поднимается. Все остальное делает рычаг. Бот падает, высвобождая «ступню»; размахивает руками и ногами, которые разворачиваются в лезвия зверского вида. Вес и скорость несут его к низким перилам. Он переваливается через них и падает, рассекая лезвиями воздух, ударяется о пешеходный мостик пятью уровнями ниже и разваливается на части. Дождь обломков льется на проспект Терешковой далеко внизу.
Робсон бросается обратно в свое безопасное гнездо. Он завернулся в одеяло, и теплообменник теплый, как кровь, но Робсон дрожит. Ему не верится, что он это сделал, что он посмел. Причинил бы бот ему вред? Он мог бы оставить беглеца в покое, но Робсон не хотел рисковать. Он сделал то, что должен был сделать. И у него получилось. Могло и не получиться. Он даже думать о таком не может. Он трясется. Его тошнит. Наверное, эмпанада была испорченная. Тилапия – ядовитая дрянь. Жидкость. Ему нужна жидкость. Он плачет. Ему нельзя плакать. Робсон туже заворачивается в одеяло и принимается сосать сок гуавы из пакетика.
* * *
Луна расставляет вокруг кровати все новые биолампы. Сперва – оберегающие огни в направлении частей света, а потом девочка превращает их в защитный круг, который заполняет кругами поменьше. Круги из кружочков вокруг медицинской койки. У нее появляется новая идея: волнистые линии, исходящие от большого круга. Как солнечные лучи или что-то в этом духе. Луна любит симметрию, так что она для начала выкладывает шесть волнистых лучей, каждый отстоит от другого на шестьдесят градусов. Ей не хватает биоламп, чтобы завершить узор; она шипит от досады. Придется раздобыть еще. В Доме Сестринства этих штук в избытке.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
