Возможно, что для Марко плен у генуэзцев и привилегированное заключение оказались переменой к лучшему, позволив ему на время спастись из тесных пределов Венеции. Парадокс в том, что он был свободнее в тюрьме, где его не занимали обыденные дела и где он мог мысленно странствовать по всему свету: по плоскогорьям Памира, через пустыню Гоби, по изумрудной степи мимо монгольских юрт, к волшебным дворцам Камбулака и Ксанаду. Тюремное заключение дало этому страннику избыток времени, чтобы поведать свою историю, и нетрудно представить, как он день и ночь толкует о своих приключениях Рустичелло, который с азартом собирает горячечные излияния Марко. Неизвестно, сумел бы Марко убедить своих недоверчивых сограждан, не говоря уже обо всей Европе, в правдивости своих сказочных похождений, если бы не его сотрудничество с Рустичелло.
Рустичелло, умевший расцветить свои повести любовными похождениями арабской знати и батальными сценами, отлично представлял, чем украсить правдивый рассказ Марко. Однако много повидавший купец предпочитал держаться того, что видел собственными глазами. Но точка зрения Марко, его понятия о мире и месте в нем христианства, расходились с точкой зрения его аудитории. За два десятилетия он пропитался монгольскими обычаями, языком и взглядами и смотрел на мир глазами монголов — жизнелюбивых, диких и благочестивых.
Рустичелло Пизанский был не просто романистом. Он принадлежал к семейству нотариусов и обладал высокой квалификацией в этом деле. Нотариусы в Италии издавна пользовались почетом. В римской античности они были высокопоставленными чиновниками, составляли контракты и финансовые договоры, вели хроники и занимались официальной передачей имущества, дарственными и завещаниями. Скучную работу переписчиков они перекладывали на рабов. Название профессии происходит от широко применявшейся системы скорописи, называвшейся на латыни «notae Tironinae», по имени секретаря Цицерона, Тулия Тирона, который, по преданию, изобрел эту систему для записи многословных речей Цицерона. Писцы, пользовавшиеся этой системой, назывались нотариусами и вращались в высших кругах римской бюрократии. Их христианские преемники, нотарии, прилежно записывали проповеди священников, вели протоколы судов над христианами. После распада Римской империи нотариусы стали платными работниками, пользовавшимися авторитетом по всему христианскому миру. Они были непременной частью юридической системы. В качестве нотариуса Рустичелло мог заверить подлинность приключений Марко.
Литературная фантазия Рустичелло склоняла его к темам сражений, странствующих рыцарей и добродетельных девиц, зато профессиональная выучка требовала получить от Марко доказательства. Как иначе мог он документировать его путешествие, не говоря уже о фантастических эпизодах, которым тот якобы был свидетелем? Марко, пишет Рустичелло, «записал лишь немногое, что еще сохранилось у него в памяти, и это малая доля в сравнении с множеством и почти бесконечным числом вещей, которые он мог бы описать, если бы надеялся на возможность вернуться в наши земли; однако, полагая почти невероятным, что он когда-либо оставит службу у великого хана, государя татар, он записал в своем дневнике лишь немногое».
К счастью для потомства — и для Рустичелло — не все пропало. Находясь в тюрьме, Марко Поло получил свои записки и, оживляя ими воспоминания, «сумел пересказать все это мастеру Рустичелло, гражданину Пизы, находившемуся с ним в той же тюрьме в Генуе в то время, в 1298 году от Рождества Господа нашего Иисуса Христа».
Марко был знаком с персидским и монгольским языками, неизвестными на Западе, и конечно, знал венецианский диалект, но ни один из этих языков не годился для задуманного Рустичелло эпического повествования. Только французский, язык романов — то есть историй о приключениях — подошел бы для него, но нет сведений, что Марко знал французский. Зато его знал Рустичелло, во всяком случае, знал своеобразную, лишенную грамматических правил версию этого языка. Итак, двое итальянцев составили эпическое повествование об Азии на французском. Правила языка представляли серьезную проблему для секретаря Марко. Он упоминает Марко Поло то в первом лице, то в третьем, переходя от одного к другому без видимых причин. Да и книгу иногда именует «моя книга», подразумевая авторство Марко Поло, а иногда «наша книга» — плод сотрудничества. Рустичелло часто пишет по-разному одни и те же слова, порой на той же странице. Особенно трудно ему давались времена глаголов во французском языке, и потому рассказ сбивается с настоящего на различные формы прошедшего времени, часто в одном предложении. Его безграмотный французский веками приводил в отчаяние переводчиков, пытавшихся понять, что именно он имел в виду.
Можно представить себе эту пару столь несходных заключенных, спорящих о том, кто скажет последнее слово в тексте, написанном на иностранном языке, которым кое-как владел один Рустичелло. В результате появился в лучшем случае вдохновенный, но ненадежный черновой набросок, а не законченное эпическое повествование, задуманное авторами.
Знание мира, воображение и личность Марко далеко превосходили способности Рустичелло, и соавторам не удалось выработать единую общую интонацию. Рустичелло стремился внушить непокорному Марко свои представления о должной литературной форме и христианские идеалы, но, по мере того как повествование «вставало на крыло», Рустичелло, по-видимому, предоставил упрямому путешественнику богохульствовать вволю. При всем владении установившимися штампами и манерой речи, Рустичелло лишен был дара sprezzatura, искусства создавать искусство. Зато Марко, отточивший свои истории частыми пересказами и воспламененный острым и заразительным энтузиазмом, так и лучился sprezzatura. В результате рассказчик-дилетант затмил профессионала. Учитывая разительную несхожесть соавторов, так и слышишь, как они ссорятся, приходя к неуклюжим компромиссам, резко меняя тон и не избегая режущих глаз нестыковок. Получившееся произведение, подобно средневековым соборам, возведенным безвестными мастерами, оказалось живописным, но беспорядочным смешением идей и — если вдуматься — памятником ушедшей культуры.
Вопреки всем своим недостаткам, Рустичелло справился с задачей. Если бы упорный пизанец не усадил Марко за долгую диктовку, его многочисленные воспоминания никогда не были бы записаны. Они остались бы всего-навсего байками о дальних странах, ходившими среди купцов, странствовавших по Шелковому пути, а история Марко умерла бы вместе с ним.
Их нескладный совместный труд начинался как традиционный роман, но преобразился в путевые заметки, многообразием и экстравагантностью превосходившие пределы воображения. В повести Марко участвуют люди, места и обычаи, виденные им собственными глазами; при этом повествование щедро украшено легендами и сказками. Получилась уникальная, не поддающаяся классификации смесь репортажа, легенд, мифов, чудес, странствий, историй и приключений, сдобренная верой, пылкостью и рукой судьбы.
Марко в полной мере осознавал свое место в мире и порой изображал себя обаятельным героем, странствующим по дворцам, дорогам и местам, названным им «разнообразными». За все годы блужданий по Азии и Индии, по самым неведомым и отдаленным уголкам земли, он редко чувствовал себя чужим среди нового окружения. Им двигало убеждение, что коммерция, во всяком случае для него, не только путь к богатству, но и доказательство здравомыслия в неразумном мире, разумная деятельность, сглаживающая различия и способствующая обмену идеями и заключению союзов.
