А у нас и горе, да свое.
С. Парнок После длительного пребывания за границей Есенин 3 августа 1923 года вернулся с Айседорой в Москву, и в тот же день они отправились в поселок Литвиново, куда на летний период выезжали ученики танцевальной школы. Добирались с приключениями. Вечером, не доезжая поселка, машина заглохла, завести ее не удалось. И вдруг вдали показалось факельное шествие. Это ученики школы вместе с Ирмой Дункан с факелами в руках вышли встречать свою учительницу. Это было красивое и вместе с тем трогательное зрелище. В лагере уже были накрыты столы, а комнаты украшены полевыми цветами. Айседора была растрогана таким приемом. В последующие дни она провела несколько уроков танца со своими маленькими учениками. На репетициях присутствовал Есенин. Через несколько дней они прибыли в Москву, в свою квартиру на Пречистенке. При встрече со своим переводчиком Шнейдером Айседора сказала: «Я увезла этого ребенка из России, где условия для жизни были трудными. Я хотела сохранить его для мира. Теперь он вернулся на родину, чтобы спасти свой разум, и у меня с ним теперь нет ничего общего». Она считала свою миссию выполненной: познакомила поэта с Европой и Америкой, помогла перевести и издать некоторые его стихи. Сам Есенин был разочарован. Он считал свою заграничную поездку неудачной и почти бесполезной: его поэзию за границей не поняли и не оценили.
После более чем двухлетнего супружества Айседоре оказалось не так легко расстаться с русским поэтом. Шнейдер пишет, что «ее чувства оказались сильнее». Супруги одну неделю жили мирно на Пречистенке, но после небольшой размолвки Есенин исчез и не появлялся три дня. 14 сентября 1923 года Дункан собралась уезжать на Юг России на гастроли. Перед ее отъездом Есенин вернулся и сказал, что через несколько дней поедет вслед за нею. «Я тебя очень люблю, Изадора», — сказал ей на прощанье супруг. Это были его последние слова и последнее свидание с танцовщицей.
Через несколько дней Дункан уехала на гастроли, а Есенин перешел жить сначала к своим друзьям, а потом к Гале Бениславской, у которой жила его сестра Катя. Для Галины это была необыкновенная радость. Ей казалось, что теперь она отвоевала его у Дункан. Галина Артуровна Бениславская (1897–1926) была дочерью одного французского студента и грузинки. Родители вместе жили мало. После рождения дочери вскоре расстались, студент уехал на родину, а мать Галины попала в психиатрическую больницу. Галина воспитывалась тетей. Училась в Петербурге, где с золотой медалью окончила курс обучения. Продолжала образование на Украине. Во время революции приехала в Москву, работала в правительственных органах, где познакомилась с сыном Троцкого Седовым Георгием. Готовилась к свадьбе с ним. Но что-то не заладилось в их отношениях, и свадьба не состоялась. Есенина впервые она увидела в 1920 году во время его выступления в Политехническом музее. Ее поразила его красивая внешность, а его голос показался ей музыкой. Познакомившись с ним ближе через своих знакомых, она пригласила к себе для временного проживания его сестру Катю, к которой стал приходить Сергей. Она помогала ему в редактировании его стихов и надеялась, что он тоже обратит на нее благосклонное внимание, и делала все, чтобы заслужить его расположение.
Слева направо: Екатерина Есенина, Вольф Эрлих и Галина Бениславская
Галя имела привлекательную внешность. У нее были стройные ноги, роскошные пышные волосы, большие черные глаза, густые брови, сросшиеся на переносице. Она боготворила Есенина, а он, по воспоминаниям его друзей, считал ее только «лучшим другом». В своем дневнике она написала: «Говорят, у меня красивые волосы и глаза, но зачем мне все это, если ему это не нужно». Илья Ильич Шнейдер писал о ней: «Эта девушка умная и глубокая, любит Есенина преданно и беззаветно, а он отвечает ей только дружеским чувством».
Есенин в это время хлопотал о создании нового журнала. В письме к Дункан, посланном вскоре после ее отъезда, он сообщал, что был у председателя Реввоенсовета Льва Давыдовича Троцкого (Лейб Давыдович Бронштейн занимал этот пост с 1918 по 1925 г.), который «принял изумительно», обещал материальную поддержку». Но хлопоты его оказались безрезультатными. Есенин, узнав, что на него возлагалась финансовая сторона дела, отказался от затеи.
В Москве Есенин встретился со старыми друзьями, познакомился с новыми литераторами. 21 августа 1923 года в Политехническом музее состоялась встреча Есенина со своими читателями и почитателями. Желающих послушать прославленного поэта оказалось больше, чем мог вместить зал. Милиция с трудом сдерживала натиск. Есенин выступил с докладом о своей заграничной поездке. Присутствовавший на этом собрании поэт Рюрик Ивнев писал: «Есенин говорил горячо, но сбивчиво, делал большие паузы». Подробно стал рассказывать, на каком пароходе ехал, какой багаж вез, сколько было с собой чемоданов. Вскоре послышались недовольные возгласы, смешки, и он понял, что слушателей эти подробности не интересуют. "Проза у меня не получается" — объяснил Есенин и начал читать свои новые стихи. Чтение окончил под овации зала».
В конце августа 1923 года Есенин познакомился с актрисой Камерного театра Августой Леонидовной Миклашевской (1891–1977), обаятельной и очень красивой женщиной. Говорили, что она стала его новым увлечением, новой пищей для его творчества. Он приходил в театр во время репетиции и сидел по нескольку часов в зрительном зале, а по вечерам гулял с нею по Москве. Водил в рестораны, дарил цветы. Все эти дни был, с ее слов, «трезв, внимателен и очарователен». «Говорили о его грубости с женщинами, а я этого не почувствовала, — вспоминала она позже. — Он был рад возвращению в Россию, говорил, что здесь и небо, и луна, и дома, и деревья другие». Ей он посвятил ряд стихотворений.
Есенин продолжал писать почти ежедневно стихи, встречался с прежними друзьями, с которыми, по воспоминаниям его современников, много времени проводил в ресторанах, где они «пили и ели за его счет» (воспоминания Миклашевской). Поэта Всеволода Александровича Рождественского поразил его изменившийся внешний вид: «Лицо опухшее, глаза мутные и грустные, тяжелые веки и две глубокие складки около рта. Выражение глубокой усталости не покидало его, даже когда он смеялся. Руки заметно дрожали. Все в нем свидетельствовало о какой-то внутренней растерянности». Одновременно он обратил внимание на странности в поведении Есенина: «Он быстро переходил от взрывов веселья к самой черной меланхолии, был непривычно замкнут и недоверчив». Есенин курил теперь чаще прежнего, от чего голос стал грубым и хриплым. Лев Никулин тоже нашел его сильно изменившимся: «В лице не было ни свежести, ни молодости, он выглядел уставшим, вздрагивал, закусывал губы и зло глядел по сторонам. Глаза воспаленные и точно поблекли. Лицо его было по-прежнему красиво, но на него как будто легла тень невысказанных мыслей и пережитых волнений».
