Уже тот далеко ушел на восток, Не оставив на льду следа.
Н. Тихонов …Иду на восток — вот лейтмотив всех действий Русанова в попытке разгадать тайну его исчезновения. Слишком мало, чтобы создать более или менее удовлетворительную версию, объясняющую исчезновение метеора, прочертившего сумрачный арктический небосвод от горизонта до горизонта и оставившего во мраке полярной ночи свой след, который сохраняется до сих пор как пример верности избранному долгу, научного успеха и нестандартных решений, поражающих воображение его последователей уже почти на протяжении века. И еще — готовностью оплатить свой выбор самой высокой ценой…
В развитии описанных ниже событий нет ничего сколько-либо неожиданного. При внимательном изучении оставшихся немногочисленных документов обнаруживается полное сходство с экспедициями 1909–1911 годов, когда Русанов выдвигал в противовес официальным свои собственные программы, более обширные и, несомненно, более сложные, — стиль максималиста, привыкшего работать на пределе возможного. Только на этот раз предупреждение для высокого начальства прозвучало еще более отчетливо, если не вызывающе, о чем читателю известно по предшествующей главе. Таким образом, Русанов из своих намерений не делал секрета, как и не брал обязательств. На это обратил внимание, возможно, самый дотошный из биографов Русанова В. М. Пасецкий, отметив, что указанное намерение тот «не конкретизирует, не приурочивает к 1912 году, а как бы намечает на будущее» (1961, с. 135), с чем невозможно не согласиться. Не случаен, разумеется, зимовочный запас продовольствия, как и неоднократные предупреждения самого Русанова о возможности зимовки. Нет ничего неожиданного и в реакции руководства — в 1910 году губернатора Сосновского, а в 1912-м — высоких чиновников из министерств иностранных и внутренних дел, которые, имея лишь общее представление об арктических делах, препоручают окончательное решение своему бывалому протеже, целиком полагаясь на его опыт и знания. Поэтому те, кто говорят о каком-то неожиданном развитии событий после завершения работ на Шпицбергене, или искренне заблуждаются, или заведомо игнорируют известные факты, которых действительно немного.
Ограниченность информации о последнем походе Русанова требует предельной осторожности в воссоздании финала его последнего предприятия, начиная с того момента, когда 24 августа горы Шпицбергена растаяли в тумане за кормой «Геркулеса». Пока определенно можно утверждать о двух событиях.
Первое — достижение «Геркулесом» Новой Земли в последний день августа подтверждается телеграммой, оставленной Русановым в Маточкином Шаре и переданной с попутным рейсовым судном на Большую Землю:
«Юг Шпицбергена, остров Надежды окружены льдами. Занимались гидрографией. Штормом отнесены южнее Маточкина Шара. Иду к северо-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направляюсь к ближайшим по пути островам: Уединения, Новосибирским, Врангеля. Запасов на год. Все здоровы. Русанов» (Визе, 1948, с. 108). Эта телеграмма была доставлена «Ольгой Константиновной» в Архангельск и 4 сентября (23 августа старого стиля) 1912 года поступила к управляющему делами архангельского губернатора Г. А. Садовскому достаточно быстро — всего за четверо суток. Еще трое суток ушло на ее изучение, прежде чем она проследовала дальше по адресу, отнюдь не официальному, — А. И. Стюнкелю, родственнику одного из чиновников Департамента общих дел МВД. О реакции директора этого департамента А. Д. Арбузова, который курировал всю подготовку последней русановской экспедиции, или М. М. Пуришкевича ничего не известно. Спустя месяц, 27 сентября текст телеграммы появился в газете «Новое время». К этому времени наверняка уже были опрошены вернувшиеся в Россию P. JI. Самойлович и 3. Ф. Сватош, которые ничем не могли помочь чиновникам МВД, поскольку Русанов с ними своими намерениями не поделился.
На переход со Шпицбергена до Маточкина Шара «Геркулес» затратил практически восемь суток, видимо, напрямую, поскольку по совокупности сведений кромка льда в Баренцевом море в то время располагалась на 76 градусе северной широты. Почти сорок лет спустя пребывание Русанова в Маточкином Шаре, по рассказам принимавших его ненцев, описал в своих воспоминаниях Вылка — он не мог оставаться равнодушным к судьбе человека, сделавшего для него так много.
«Судно “Геркулес” по прибытии в бухту Поморскую встало на якорь примерно в 500 метрах от берега. Русанов и другие члены экипажа добирались до берега шлюпкой. В становище Маточкин Шар Русанов больше всего находился у местного населения. В момент ухода последней шлюпки к борту своего судна в теплой и дружеской обстановке прощался с местными жителями, собравшимися проводить в дальний путь своего самого близкого друга — друга ненцев… Собрались все: мужчины (9 человек), женщины (8 человек) и дети (5 человек) бухты Поморской на берегу. В момент от-швартования шлюпки от берега все взрослое население из боевого оружия дало троекратный салют в честь отбытия своего незабываемого друга и неутомимого исследователя Арктики Владимира Александровича Русанова. Когда судно “Геркулес” уходило в море все дальше и дальше, жители бросились в гору, чтобы еще раз приветствовать и пожелать Русанову и его спутникам счастливого плавания.
Необходимо указать, что погода в тот момент не благоприятствовала путешествию Русанова, так как еще до проводов его на борт судна поднялся сильный восточный ветер, от которого даже стоявшее на рейде судно “Геркулес” дало большой крен на борт, и все жители становища Маточкин Шар вместе с Русановым удивлялись такому случаю. Хотя день был ясный, но над горами острова Новой Земли было много “сердитых” облаков, предвещавших нехорошую погоду. Пролив был чист и льдин не было. Здесь хочу пояснить в отношении еще наших старых примет: если подул восточный ветер и над горами появились белые облака, это значит, что из Карского моря приближается к берегам острова ледяной покров (разбитые льдины).
