Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
К ужасу леди Роуз, ее сын Фрэнсис[228] в венце из роз прибывает на собственный праздник под руку с Айседорой Дункан, облаченной в полупрозрачный греческий хитон и венок из цветов[229]. Кокто описывает ее так: «очень толстая и слегка пьяная» и «объявшая юношу, словно плацента». Пару сопровождают два американских гея, которых Айседора зовет своими «голубками». Снаружи рыбаки прижимаются носами к окнам отеля, желая видеть, что будет дальше.
В мертвой тишине гости замирают, как статуи. Айседора смеется и продолжает драпировать собою именинника. «Она даже потащила его к оконной нише, – вспоминает Кокто. – В этот момент со своим номером вышел друг семьи капитан Уильямс… Он пересек столовую, подошел к окну и громогласно крикнул: «Старуха, отпусти ребенка!» С этими словами капитан швыряет в нее большие серебряные часы и бьет тростью по голове, ставя Айседоре синяк под глазом и раздирая хитон. Она падает на пол.
Однако Айседора никогда не сдавалась без сопротивления. Она всегда была вспыльчивой по натуре, и ее поездки по миру оставили за собой след в виде обломков гостиничной мебели. Чувствуя, что приближается извержение, один из голубков старается ее успокоить. Айседора берет омара в майонезе и бросает в него.
Увы, она не меткий стрелок, и омар приземляется прямо на колени леди Маккарти, обдавая ее зеленое платье брызгами майонеза. Леди Маккарти свирепеет и вскакивает со стула, готовая вцепиться в Айседору. В этот момент вмешивается Кокто и хватает леди Маккарти со спины, а ее маленькие кулачки молотят по воздуху. Начинается общая потасовка, в ходе которой французские и английские моряки наобум принимают ту или иную сторону. «Мать оставалась безразличной и вела себя так, будто не происходило ничего необычного», – замечает несколько лет спустя сэр Фрэнсис.
В конце концов в отеле «Велком» снова воцаряется мир. Омара водружают на стол, заново поливают майонезом, и гости возвращаются на место, готовые как следует закусить. Не хватает только капитана Уильямса. Позднее его находят на балконе, где он лежит навзничь в крови, рядом валяется бутылка виски.
ЖАН КОКТО подавляет собою ЧАРЛИ ЧАПЛИНА
«Кароа», Южно-Китайское море
Февраль 1936 года
Жан Кокто пользуется признанием. Взнесенный на вершину успехом своего нового фильма «Кровь поэта», он планирует повторить вояж Филеаса Фогга из «Вокруг света за восемьдесят дней». Ему удается хитростью убедить «Пари-Суар» профинансировать его поездку; взамен он обещает слать им путевые заметки. В сопровождении своего марокканского приятеля Марселя Килла, которого Кокто окрестил Паспарту, он едет из Рима в Бриндизи, потом в Афины, в Каир, оттуда в Аден, Бомбей и Калькутту, а оттуда в Рангун, Куала-Лумпур, Сингапур и Гонконг.
На пути из Сингапура по Южно-Китайскому морю на старом японском транспортном судне «Кароа», Кокто, как обычно, заглядывает в список пассажиров. Любитель сыпать громкими именами своих знакомых, он с восторгом видит там, пожалуй, самое громкое имя во всем мире: Чарли Чаплин, который путешествует по Востоку с женой, актрисой Полетт Годдар, отмечая успех своего фильма «Новые времена».
Кокто ликует. «Он копил имена главным образом чтобы упоминать их в разговоре, – пишет его биограф, – однако упоминать их настолько фамильярно, чтобы у собеседника оставалось впечатление, будто между ним и разными знаменитостями существует некое сумасшедшее взаимопонимание». Не теряя времени, он велит стюарду отнести записку Чаплину, в которой приглашает его к себе в каюту на аперитив перед ужином. Сначала Чаплин не уверен, отвечать ли, потому что подозревает розыгрыш. Но, уточнив у старшего стюарда, что Жан Кокто действительно на корабле, они с Полетт Годдар в назначенный час просовывают свои головы к нему в дверь. Об этой встрече Кокто затем рассказывает своим читателям в «Пари-Суар» с каким-то мистическим, почти волшебным ощущением.
«Два поэта следуют по прямой своей судьбы. Внезапно эти линии пересекаются, – удивляется он, – и встреча образует крест или, если хотите, звезду… Сколько людей планировали эту встречу, пытались ее устроить. И каждый раз возникало препятствие. Но вдруг шанс – у которого есть другое имя на языке поэтов – сталкивает нас на борту старого японского судна, перевозящего товары по Китайскому морю между Гонконгом и Шанхаем».
Он не упоминает, что поспособствовал судьбе своей запиской через стюарда.
«Вы не в состоянии представить себе чистоту, ярость, новизну нашего необычайного рандеву, которым мы обязаны исключительно тому, как сложились звезды, – продолжает он. – Я прикасался к плоти мифа… Что же до Чаплина, то он тряхнул своими белыми локонами, снял очки, опять надел их, схватил меня за плечо, рассмеялся, повернулся к своей спутнице и снова и снова повторял: «Ну разве это не чудо? Разве это не чудо?»
В рассказе Кокто они – им обоим по сорок шесть лет – сразу же поладили. «Я не говорю по-английски. Чаплин – по-французски. Но мы общались без труда. Что произошло? Что это был за язык? Язык жизни, что живее всех прочих, язык, рожденный из желания общаться любой ценой, язык мимов, поэтов, сердец».
По словам Кокто, они делятся друг с другом всяческими личными подробностями: Чаплин признается в комплексе неполноценности, во всех деталях рассказывает ему о своих фильмах и обо всех будущих проектах. Они все говорят, когда уже далеко за полночь. В последующие недели, как утверждает Кокто, они становятся неразлучны. «Моя встреча с Чаплином, – заверяет он читателей, – остается удивительнейшим чудом этой поездки».
Но у Чаплина совершенно иная версия этого же рандеву, и, насколько можно судить, более правдоподобная. Если верить ему, то «языка мимов, поэтов, сердец» на самом деле оказывается недостаточно. Все их общение происходило через корявый, запинающийся перевод Марселя Килла: «Мистэх Кокто… говорить… вы поэт… солнца… а он поэт… ночи».
Чаплин согласен, однако, что их первая встреча прошла успешно, ибо между ними сразу же устанавливается связь, они болтают до утра и договариваются вместе пообедать.
Однако они слишком усердствуют и торопятся. Проснувшись, Чаплин чувствует, что уже категорически не хочет видеть Кокто за обедом и посылает ему записку с извинением. В следующие дни Кокто пытается устроить еще одну встречу, но каждый раз Чаплин умудряется найти предлог, чтобы пропустить назначенный час. Отныне он обедает только с Полетт, а Кокто – с Марселем. Вскоре они от смущения не могут даже поднять глаз друг на друга. Если один видит, как идет другой, он тут же ныряет в коридор и бросается в ближайшую же дверь. Они оба, хотя и по отдельности, узнают, что на корабле есть такие места, о существовании которых они даже не подозревали.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
